Оппозиция – имеется в виду та, которая на словах именуется коммунистической – переживает сейчас в России, впрочем, как и во всем мире – далеко не лучшие времена. Отсутствие революционности, какого бы то ни было большевистского подхода, подчиненность буржуазии и ее власти, соглашательство – отличительные признаки фрагментов современной политической системы, претендующих на звание «левых».

В парламентские партии, носящие левые и даже коммунистические наименования, толпами лезут богачи, обладающие (они сами или их «папики» - если речь идет о молодом поколении) солидными пакетами акций в прихватизированных объектах бывшей общенародной собственности, квартирами в престижных районах, особняками, джипами, яхтами и тому подобными признаками принадлежности к «элите». Почему так происходит?

В предыдущих своих работах, и прежде всего в брошюре «Социализм и "природа человека"» , я показал, что базовое отличие социализма от капитализма – отнюдь не в уровне развития производительных сил и производственных отношений, а в его эгалитарном, политическими методами установленном, императиве. Социализм отнюдь не обязательно является следующей стадией после капитализма. Хотя чисто хронологически так и бывает, но это отнюдь не значит, что в недрах капитализма неизбежно вызревает социализм, который потом сменяет капитализм на пути развития общества. Иногда даже социализм может предшествовать капитализму – как, например, в Монголии. Может иметь место последовательность «капитализм – социализм – снова капитализм». Могут быть и иные, более экзотические варианты. Уже один тот факт, что социализм существовал в течение довольно продолжительного отрезка времени в странах, где уровень развития производительных сил был существенно ниже, чем в «авангардных» капиталистических государствах, должен было заставить сделать важные выводы относительно его сущности. Социализм – это не отдельная общественно-экономическая формация, и даже не обязательно она должна быть первой стадией посткапиталистической формации. Социализм – это строй политически навязываемого обществу эгалитаризма, который в минувшем веке практически выстраивался на социально-экономической базе, адекватной классическому капитализму или даже на базе докапиталистических отношений (а база, адекватная капитализму, строилась уже при власти революционеров). Необходимое условие – наличие той самой «диктатуры пролетариата», которая фактически явилась диктатурой низкопримативного (отрицающего «животные» рангово-эгоистические принципы доминирования и присвоения благ) общественного авангарда. Победил этот авангард политически – и социализм укрепляется и развивается. Проиграл (был банально свергнут, как в Румынии, или же в формальные структурах управления допустил проникновение и доминирование высокопримативных личностей, тайно ненавидящих эгалитаризм, как в СССР) – и социализм падает, запускается «программа приватиЗАции», расстреливается парламент, взрываются дома ради возгонки авторитета верховного пахана антинародного строя.

Небольшое отступление – а что же вообще понимать под социализмом? Сегодня очень часто можно встретить утверждение, что «социализма у нас не было», и даже еще более бредовые утверждения, что, дескать, он был (или даже есть) в Скандинавии. Итак, объяснение очень простое – под социализмом проще всего понимать не то общество, которое с необходимостью, принимая во внимание развитие производительных сил и их качественную смену, приходит на смену капитализму, а тот реальный строй, который имел (а в некоторых странах, к счастью, и по сей час имеет место) в нашей стране и в мире. Если целое поколение, пролив моря крови, построило, в общем, неплохой строй и назвало его - устами своих действительно уважаемых руководителей – «развитым социализмом», оно, наверно, имело на это терминологическое определение понятия больше прав, чем возражающие против социалистической сущности советского строя кабинетные псевдомарксисты-схоластики.

Итак, главная отличительная черта этого строя, его существенный признак – подавление частной собственности, эксплуатации человека человеком как экономического проявления более общего присущего человеческой цивилизации – цивилизации «общественных животных» - принципа эгоистического присвоения жизненных благ (жизненного пространства, пищи, вещей, половых партнеров) по «животно-рангово-силовому» признаку – в пользу сильных за счет более слабых и в ущерб более слабым. Так вот, при социализме с этими порядками вполне официально борются. Порой борются так, что «с водой выплескивается ребенок» - например, даже если в семье скопились абсолютно честно заработанные десятки тысяч рублей, на них нельзя было без выполнения дополнительных условий, без получения административного разрешения, приобрести квартиру, дачу, и в итоге они в конце «перестройки» «сгорели». Таких примеров много, но не в этом суть – а суть в том, что нет «господ», официально владеющих в тысячи раз большей частью национального богатства по сравнению с другими, и обладающих властью, в том числе и политической, управлять более бедными и решать за них их судьбу – то, что мы имеем сейчас.

Строительство социализма – это не только и не столько целенаправленное развитие производительных сил – оно только выступает как необходимое условие строительства собственно социализма – это целенаправленное, политически-административными методами выстраивание определенных, специфических производственных отношений, социальных порядков, даже культурного пространства. Выстраивание, имея в качестве начальных условий доставшееся от дореволюционного времени социальное неравенство, отсутствие социальных структур, работающих по новых принципам – с тем, чтобы со временем неравенство преодолевать и социальные структуры выстраивать и их совершенствовать. Социализм нельзя построить одномоментно, он будет постоянно развиваться и развиваться, если будет соответствующая власть. Руководителям компартии в нашей стране в период Советской власти так и приходилось делать.

К слову, о руководителях социалистической системы. Они с необходимостью должны принадлежать к особому типу людей – так называемым «сильным альтруистам». То есть, будучи способными заставить других людей выполнять их волю, управлять ими, быть для них авторитетом, тем не менее, фактически действовать вопреки своим узкоматериальным интересам, «забирать себе» на несколько порядков меньше ресурсов, чем они же присваивали бы себе в рамках чисто элитарной системы, у которой отсутствовал бы эгалитарный императив – фактически, искусственно навязанный обществу победившим передовым политическим отрядом при поддержке значительной части населения.

Но отнюдь не все были руководителями, которые и сами не хотели животно возвышаться над простыми людьми, и не позволяли этого делать другим. Для многих руководителей – лиц, принимающих важные политические и хозяйственные решения - такой эгалитарный социальный порядок был не просто неудобен, а дико, запредельно, бешено невыносим, хотя этот факт им часто приходилось более или менее тщательно скрывать. Они дико, запредельно, бешено, до стонов и криков, до пены у рта, до судорог во всем теле жаждали стать господами, властителями, барами... Не просто иметь пропуск в спецраспределитель, путевки в закрытые здравницы, государственные дачи, возможность ездить в загранкомандировки  – а иметь именно неотчуждаемые, передаваемые по наследству статусные атрибуты. Они хотели именно по-животному, а не функционально, возвыситься над основной массой населения и иметь возможность, именно обладая частной собственностью, а не административным доступом к общенародной собственности, решать судьбы простых людей и ловить от этого запредельный кайф. Самое главное противоречие, в итоге обрекшее Советскую власть на падение, – это противоречие между уровнем тех личных возможностей, которые фактически имели государственные и хозяйственные руководители в рамках системы, на которую были официально наложены определенные искусственные, идеологически обусловленные, ограничения на ранговое присвоение; и тем уровнем личных возможностей, которые они же имели бы в системе, где таких искусственных ограничений нет.

В итоге руководители, верные принципам коммунистической идеологии, оказались объективно слабее тайных (но тайных лишь до определенного времени) сторонников классической элитарной социальной системы. Потому что они не представляли собой, в отличие от их противников, подсистемы, саморазвивающейся и постоянно укрепляющей свои внутренние и внешние связи на основе шкурного интереса ее участников. У каждого из социальных хищников внутри советской номенклатуры была четкая, довольно-таки простая, поддающаяся количественному измерению цель: рвануть себе и своей семье как можно больше материальных благ. И они объективно, взаимодействуя, помогали друг другу, и постепенно из разрозненных тайных врагов самоорганизовалась устойчивая система, обладающая своим коллективным квазиинтеллектом и своим коллективным интересом как совокупностью вполне осязаемых интересов своих элементов. Пока существовала КПСС, и «человечные», и «животноподобные» члены номенклатуры одинаково восхваляли ее высших руководителей и клялись в верности идеям Октября. Но у «животноподобных», помимо этого, существовала и иная жизнь, помимо официальной, и иная сетевая организация, а у «человечных» этого не было – несмотря на формальную принадлежность к жестко управляемой партии, фактически они были разрознены и какого-либо «сверхинтереса» у них не было. У них – по-видимому - не было тайной суб-организации, в которую привлекались бы только такие проверенные, как они сами, «посвященные», – а у врагов Советской власти такая суб-организация, пусть и многофрагментарная, с разными центрами, была. Хотя, если даже и допустить, что и был у настоящих коммунистов какой-то «орден», пытавшийся влиять на политические процессы, история показала, что он себя, никак внешне не проявив, проиграл. Хотя, возможно, что именно подобным «светлым» структурам удалось все же «отвоевать» Белоруссию – убийство андроповцами Петра Машерова помогло уничтожителям СССР лишь на общесоюзном уровне, но не на республиканском. Несомненно, в Белоруссии позиции настоящих коммунистов в республиканской номенклатуре были самыми сильными по сравнению со всеми остальными республиками СССР.

Именно те, которые видели для себя лично бесперспективность существования в качестве советских руководителей, и образовали команду, выдвинувшую Михаила Горбачева на пост главы партии. Кто говорит, что «Горбачев все развалил», тот не понимает, что это не один только Горбачев уничтожил СССР – за ним стояла мощнейшая и компетентнейшая команда, а он был лишь выразителем ее коллективной воли. Смешны также утверждения, будто Горбачев «хотел как лучше», а потом вдруг «система сама пошла вразнос», и он «не справился». Такие системы, как СССР, вразнос сами по себе никогда не идут – слишком много у нее было могущественнейших ненавистников. На долгие десятилетия созданная Лениным, отстроенная и укрепленная Сталиным общественная система была для «сильных мира сего» проблемой номер один – да, именно номер один! – и они не жалели ничего, чтобы рано или поздно с ней покончить.

В последнее время силами различных аналитиков, порой независимо друг от друга, была сформулирована следующая гипотеза. Мировая элита, просчитав вероятные направления развития, пришла к выводу, что неконтролируемое развитие производительных сил с сохранением характерных для первой половины и середины двадцатого века темпов, научно-технический прогресс может со временем дать всему обществу такие средства, которые снизят его зависимость, прежде всего экономическую, от правящих классов. Что это дальнейшее развитие приведет к существенному росту интеллектуального уровня людей как главной производительной силы. Что подавляющее большинство обретет возможность достичь благосостояния (в аспекте жизненного пространства, то есть жилья, питания, энергообеспеченности), достаточного для того, чтобы в случае необходимости не быть зависимым от капитала, при этом не влезая в кабальные долги, как сейчас, например. А это грозило подрывом всей системы. Поэтому было важно договориться прежде всего с лидерами СССР о том, что они социализм свертывают и включаются в качестве составной части, подчиненного звена в мировую систему империализма. Потому что если бы СССР продолжал развиваться по неконтролируемому мировой элитой пути, отказ от форсированного развития производительных сил в капиталистических странах означал бы безоговорочную победу социализма во всем мире, торжество ленинских идей о том, что новая формация победит только тогда, когда обеспечит превосходящую производительность труда. Поэтому суть предложений мировой элиты к «серьезным людям» в СССР сводилась к следующему: они демонтируют социализм, а мировая элита обеспечивает им место среди себя. Предатели, соответственно, получают куски советской экономики; Запад признает их собственниками приватизированного имущества; а также соответствующий господский статус и свое место (в том числе и в имущественном аспекте) на Западе; а, главное, произойдет экспорт наработанного на Западе за многие столетия образа жизни, исключительно дружественного по отношению к высокоранговым «господам». Их предложение упало на благоприятную почву – значительная часть советских руководителей, как было сказано выше, тяготилась «неадекватным» уровнем личного материального благосостояния и недостаточной степенью возвышения над рядовыми гражданами. Как было опять же сказано выше, функциональное возвышение не в счет, его недостаточно, надо возвыситься именно по-господски, по-барски, с обязательным условием владения частной собственностью соответствующей величины.

И начались интенсивные контакты между структурируемой сетевой квазиорганизацией (вряд ли это была единая жесткая структура – скорее слои, группы влияния с пересекающимися интересами, со сходной идеологией и стратегическими целями) и Западом. Со стороны Запада, как известно, важнейшими институтами взаимодействия выступили Римский клуб, Международный институт прикладного системного анализа (Австрия) и другие. Со стороны СССР – «посвященные» фрагменты КГБ, подчиненные лично Юрию Андропову (фантастическая удача и одновременно необходимое условие для заговорщиков – иметь своего «крота» на высшем посту), в том числе в пресловутом «Пятом управлении», возглавляемом Филиппом Бобковым. В Вену и другие европейские и американские столицы они выезжали достаточного регулярно. Были еще целые семьи агентов влияния, завязанные на Запад и их структуры. В их числе следует упомянуть, к примеру, Джермена Гвишиани, ставшего со временем создателем и руководителем фактически «дочерней» по отношению к австрийскому институту структуре уже в СССР. Также была семейка в СССР, породнившаяся не с кем-либо, а с олигархом Онассисом. Через них – разумеется, не только через них, но все же это были каналы достаточно высокого ранга – и шло взаимодействие. Доходило до того, что подразделения закрытых западных институтов, занимающихся исследованием организационных систем, разрабатывали специально для советской номенклатуры адекватные модели, которые позволяли с помощью специальных компьютеров просчитывать во взаимной увязке, системно, учитывая взаимное содействие, движение наверх «нужных» лиц в принимающих решения структурах в СССР, отсеивать и изолировать «чужих» (как было выше сказано, подобной структуры, подобных инструментов и даже подобных установок и парадигм у них на вооружение не было вообще). По сути, это было ползучее незаметное одностороннее «избиение», изоляция настоящих коммунистов в номенклатуре, зачистка тех, кто не «в теме» - а очень часто и использование их вслепую (классический пример – Егор Лигачев, возможно, Николай Рыжков). Многим вообще «помогли» умереть – даже Брежневу и Черненко, не говоря уже о десятках, если не сотнях менее высокопоставленных... Опять же большая удача (точнее, и необходимое условие, как и в случае с КГБ) для заговорщиков - иметь «посвященного» Евгения Чазова на посту главного над всей советской медициной, в том числе и правительственной.

И все эти внутриноменклатурные интриги отображались на мнемонических и кибернетических схемах, в памяти компьютеров далеко за пределами СССР. Запад имел достаточно полную картину и модель советской номенклатуры, которая работала в режиме реального времени – детекторов и исполнительных звеньев у него в ней было достаточно. И это отнюдь не были классические шпионы – это были высокоранговые агенты влияния, которые были субъектами соглашения, которым объяснили все преимущества грядущей победы над простым народом и гарантировали при условии «хорошего поведения» высокий статус среди мировой элиты. Те, кто в СССР во взаимодействии с Западом выстраивал теневую организационную систему, которая на определенном этапе добилась победы Горбачева, а затем начала в процессе «перестройки» демонтаж советской системы, сознательно пошли на это сотрудничество. Поэтому «распиленная» собственность перешла в руки именно «отечественных» субъектов, а не была в основной своей массе поглощена западным капиталом – это было одним из важнейших пунктов теневого соглашения. Запад взял на себя обязательства не возражать против того, чтобы в ходе приватизации объекты бывшей общенародной собственности были поделены не между теми, кто больше всего заплатит государству в наличной валюте (очевидно, что, если бы не данное ограничение, то это был бы западный капитал), а исключительно между «своими».

При всем при этом необходимо отметить, что те представители советского истеблишмента, с которыми выходили на связь представители западной транснациональной элиты, безоговорочно признавали господство последних, именно потому, что в той парадигме, которую предлагал Запад, он и был первопроходцем, лидером, главным, а Россия без большевиков, лишенная альтернативного императива, который мог бы быть в своей роли главным и был им, неизбежно была бы периферийной и зависимой, подчиненной. Именно так и выстраивалась периферия будущей единой мировой элиты в РФ. И советских коррумпированных представителей номенклатуры все это, в общем, устраивало. Устраивало именно тем, что Запад был носителем желаемого образа жизни и гарантировал им достойное место в этом образе жизни.

На самом деле по-настоящему «посвященных» было не так много – гораздо больше было людей, игравших ту или иную роль в системе, но до конца не понимающих, куда ведут все нити и что в итоге предполагается построить. Среди реальных выгодополучателей их и того меньше – они пришли позже, уже при крушении строя, и им удалось не упустить своего. В принципе, и они были очень нужны в общей стратегии как системообразующие элементы. А те из бывших комсоргов, кто потом стал действовать вопреки общему («общаковскому», точнее говоря) сценарию, уехали в Забайкалье шить варежки. И остальные «коллеги» поняли и внутренне даже одобрили данное «отеческое наставление». Но мы опять отвлеклись от темы...

Итак, СССР был исключительно грамотно, технично и профессионально «закрыт». Завершающим этапом уничтожения СССР, как известно, послужила горбачевская «перестройка» - финальная часть ликвидационной операции на отрезке времени, когда главой Советского Союза был сознательный член антисоветской ликвидационной команды. Однако не надо забывать, что предварительная операция по расстановке кадров, по структурированию и «выращиванию» тайной системы началась задолго до прихода Горбачева во власть и длилась несколько десятилетий с бессменным безусловным преимуществом Запада в стратегической инициативе. Если до Второй мировой войны это направление борьбы с СССР для Запада было неглавным, да и сам Запад не был консолидирован, то после войны, когда главенство в мировой системе империализма перешло в руки США, именно этот метод стал главным, а все остальное, более видимое, в том числе и потрясание планами типа «Дропшот», - было не более чем отвлекающими маневрами.

На самом деле у Запада не было иного выхода – если бы в СССР правили и дальше настоящие коммунисты (на самом деле для сохранения той системы было бы достаточно того, что сознательные антикоммунисты не внедрились бы в систему управления), а тем более если бы в новом поколении руководителей преобладали бы люди радикального, ленинского, большевистского типа, то было бы либо падение империализма, либо мировая ядерная война, если бы империализм не захотел относительно мирно «пасть». И Запад все это отлично понимал, ему было нечего терять, и он в любом случае пошел бы на операцию по содействию созданию тайной антисоветской системы в недрах номенклатуры продолжительностью в несколько десятилетий. И он одержал блестящую победу, равно как победили в союзе с ним высокопоставленные деятели КПСС, конвертировавшие кусок своей власти в адекватный кусок собственности.

Те, кто считает, что в ходе «перестройки» не было целенаправленного воздействия по уничтожению СССР, что после того как «отпустили гайки», пошло «само собой», - либо идиоты, либо проплаченные агенты. Это была блестяще проведенная, не имеющая по масштабу и влиянию аналогов в мире спецоперация коррумпированной советской номенклатуры в тесном взаимодействии с Западом. Именно так и решалась «проблема номер один» для мирового империализма, которой был СССР на протяжении семи десятилетий уже самим фактом своего существования, олицетворявший собой эффективную альтернативу элитарному строю, миру господ и рабов. Не случайно настоящего коммуниста Анатолия Софронова сменил на посту главного редактора журнала «Огонек» преданный агент коррумпированной номенклатуры Виталий Коротич, после чего со страниц журнала полилась грязь, ненависть к советскому строю, плохо маскируемая под ненависть к отдельным недостаткам. Гениальным приемом заговорщиков стало переключение ненависти народа ко всем тем недостаткам, за которые были ответственны именно они сами, - на всю партию, а через ненависть ко всей партии – именно на настоящих честных коммунистов. Сами же они вышли сухими из воды.

Не случайно Матиас Руст пролетел над северо-западом СССР и сел на Красной площади. Это дало возможность «зачистить» военачальников и заменить их врагами. Или презренными тряпками, отказавшимися, когда надо, физически уничтожить врагов советского строя. Побоявшимися пролить кровь десятков подонков и их сторонников - чтобы потом пролилась кровь сотен тысяч простых людей и умерли преждевременно десятки миллионов, которые бы при социализме могли прожить больше.

После падения СССР «зачистить» его остатки – Советскую власть (которая стала к тому времени таковой лишь по форме, но не по содержанию), общенародную собственность, права трудящихся – было лишь «делом техники». Система более или менее плавно транформировалась и отстраивалась. Весьма характерно, что по символике и по фактическим методам правления, по идеологии и топонимике произошел откат даже не в краткую эпоху республиканской дооктябрьской России, а довольно-таки откровенно в дофевральскую, монархическую эпоху. А метод номенклатурного отбора кадров и управления ими, что забавно, был сохранен. Ельцина сменил Путин, Путина – Медведев, но в основе своей система оказалась незыблемой и способной исключительно эффективно защитить себя, четко управлять всеми политическими процессами, в том числе вне государственного аппарата. Мировые передовые технологии управления в действии. Запад поделился отнюдь не только образом жизни.

Мировое коммунистическое движение получило такой удар, от которого не может оправиться до сих пор и, по-видимому, не сможет оправиться еще как минимум пару десятилетий. Лишь когда на место тех, кто помнит беспримерное поражение, придет новое поколение, можно будет всерьез говорить о реванше. То, что он будет, это несомненно – потому что социальная несправедливость никуда не исчезла. Новые большевики отнюдь не будут заниматься реконструкторством, как нынешние квазилевые политические силы – они будут использовать совершенно иные средства, нежели использовали их предшественники за столетие до них, но основной императив останется прежним – отрицание частной собственности и эксплуатации человека человеком, бескомпромиссный прогресс и развитие. Очевидно, что битва эгалитаристов с элитаристами будет происходить на фоне мучительного межформационного перехода от капиталистической формации к формации, название которой еще не придумано. Не обязательно, кстати, что это будет коммунизм – целесообразно полагать, что коммунизм - это посткапиталистическая формация, но при этом обязательно с эгалитарным императивом, присущим еще социализму, возникшему на базе капиталистической формации. Впрочем, и новые большевики, и новый строй – это темы для отдельных работ.

История, таким образом, показала, что победа или поражение социализма главным образом зависят не от развития производительных сил, не от объективных трудностей того или иного строя – это, разумеется, фактор немаловажный, но не решающий; но от фактора субъективного, политического. Именно от соотношения политических сил зависит, какой строй в той или иной стране – капитализм или социализм, или реставрация капитализма, или реванш социализма. История также показала, что лучше всего «подсуетиться» именно тогда, когда уже само по себе идет свержение отжившего строя, или наблюдается всеобщая ненависть к существующему строю – тогда революционным коммунистам легче в союзе с широкими демократическими силами зачистить старое политическое пространство, а уже на втором этапе восторжествовать над своими союзниками. И это может быть даже не привязано к межформационному переходу, освобождению от фашизма или колониализма – пример Кубы это подтверждает. То есть когда есть возможность для революционных коммунистов прийти к власти при поддержке населения, пусть и революционным путем, тогда и надо выступать, не бояться и не ударяться в схоластику соотношения производительных сил и производственных отношений, в дискуссии по поводу того, «созрело» общество или нет. История не так часто предоставляет шансы для левых революционеров - хотя периодически все же предоставляет, независимо от пресловутой степени «созревания». И здесь основная проблема в том, есть ли вообще революционные коммунисты и что они собой представляют.

Завершая размышления в рамках темы конвертации власти в собственность, хотелось бы поставить мысленный эксперимент с участием тех, кто (в том числе и с помощью «папиков» и «мамиков») весьма неплохо устроился в жизни (без «предков», как представляется, большинство было бы обычными людьми, наемными работниками либо мелкой буржуазией; статус все же, как правило, наследуется, пусть и не слишком это заметно). Вот у них есть все – статус депутата или перспектива в ближайшие годы его обрести, личный джип или служебная машина, квартиры, дачи в ближнем Подмосковье, апартаменты на солнечных берегах дальнего зарубежья, жены, любовницы... Папики-хозяева прихватизированных предприятий и мамики-министрши-сенаторши... Вот я смотрю на них (а со многими и лично доводилось общаться) и думаю: а если бы повернулось колесо истории так, что к власти, как и сто лет назад, пришли бы политические силы, эквивалентные тогдашним большевикам? Стали бы они организовывать вооруженное сопротивление или же присоединились к новой власти? Конвертируется ли японский джип в черную «Волгу»? Конвертируется ли блокирующий пакет акций прихватизированного предприятия в должность хотя бы заместителя директора этого же предприятия, уже национализированного? Да, в истории были примеры, когда после совершенной большевиками революции ряд бывших владельцев стали директорами. Но это скорее исключение, чем правило. Здесь все зависит от действий самих новых властей; от соотношения сил, а также от того, какие у этих «состоявшихся в жизни» людей до революции были отношения с людьми, пришедшими к власти. Когда-то таких, как они, смогли соблазнить на грандиозный переворот, и от этого переворота они с чисто материальной точки зрения здорово поимели. Возможна ли «обратная конвертация» - или же процесс необратим, и провернутый через мясорубку фарш никогда не превратится в мясо?

Представляется, что принятие либо непринятие новых порядков среди части нынешней элиты будет зависеть от того, насколько важным для них является желание быть значительно выше простого народа. Не просто обеспеченным по стандартам позднесоветской номенклатуры, которая объективно абсолютно ни в чем не испытывала нужды, - а именно «животное» возвышение. Ведь очевидно, что никого из них в дворники не направят – руководящий статус для них будет обеспечен и при необольшевистском строе (под необольшевистским строем я понимаю отнюдь не вариант, скажем, с постсоветским правлением Партии коммунистов Молдавии, а идеологически самодостаточный восходящий строй, альтернативный существующему в мире).

Мировой империализм, активно посодействовав падению СССР, отнял у большинства простых людей все – пусть они этого и не понимают. Даже у тех из них (меньшинства), кто вроде бы особо не бедствует, часто нет шансов обрести отдельное жилье, а в случае серьезного ухудшения здоровья у них возникнут грандиозные проблемы. Высокостатусным же он дал действительно много – но лишь в грубо-материальном аспекте. Для тех, кто ценит именно животные ценности, это – рай на земле, коммунизм персонально для них. Взамен, как и было сказано, Запад установил: главный здесь – я, о суверенитете и собственных противоречащих мне целях, - забудьте; о высоком смысле - забудьте, о собственной альтернативной цивилизации - забудьте; о прогрессе – забудьте, о нематериальных перспективах – забудьте; о «мире Полудня», наконец, - однозначно забудьте. Кто-то не считает эти условия оскорбительными. Кого-то эти условия устраивают однозначно. Но всех ли?

В общем, если человек уже поставлен перед фактом существования в условиях нынешнего строя, стремление к личному обогащению, к обладанию недвижимостью и джипами, не столь уж и зазорно и, как представляется, не может быть предметом осуждения. Пока существует этот строй - а он пришел всерьез и надолго (правда, как говорил Ленин, хотя и о НЭПе, не навсегда), - наверно, имеет смысл избегать бедности. Не у всех присутствует стремление к аскетизму. Если уж даже левые сомневаются в перспективах скорой революции... Но когда ход истории поставит вопрос ребром – хочется надеяться, что желающих пройти «обратную конвертацию» будет достаточно. И чем мощнее будут революционные силы, чем более необратимым будет казаться революционный процесс, тем больше будет таких желающих. Да и джипы никто у них в этом случае не отберет. Правда, они могут послужить объектом второй волны вербовки и выстраивания альтернативной враждебной системы, но, если революционеры уже будут знать о такой технологии организационной войны в принципе, думается, им она уже не будет страшна, и «противоядие» найдется.

Из истории известно, что сторону большевиков приняли многие представители царской элиты, в то время как многие крестьяне-бедняки добровольно сражались на стороне белых. Таким образом, можно сделать вывод: стремление поддержать революцию или выступить против нее не зависит от текущего статуса, а от более важных мотивационных составляющих личности, от ее, если можно так выразиться применительно к данной теме, «человечности», на языке этологии – «антипримативности». От силы желания – или нежелания - по-животному возвыситься над ближним своим. От того, насколько человек ценит свой статус, если он богатый и влиятельный; или насколько человек хочет участвовать в социальной лотерее, если он в настоящий момент беден («великая американская мечта» сделала для сохранения капитализма в США больше, чем все спецслужбы вместе взятые).

Пока, в принципе, поставленные в работе вопросы не столь актуальны. Но, возможно, это повод задуматься о своем месте в жизни и о собственных перспективах в грядущую эпоху перемен...