вырвались к пляжу случайно – уже к вечернему, после второго застолья, пламеневшего водкой с шашлыками где-то выше, на сочинских холмах возле новой больницы. оттуда спустились к душной реке Сочи и центру – даже от домов-старожилов веяло нестерпимо одним гламуром. и непреодолимой столь же, сколь неощутимой толщей лет. веяло жарко и парфюмно, чуждо.. назови код, цифру – и любой местный (а хоть бы и везущий нас в фольксвагене Алексей) усмехнётся: да разве вы что тут узнаете спустя тридцать лет?

…а ведь это и был самый первый полёт мой в сознательном, как принято говорить, возрасте. и сразу на Ил-96 – аэрОбусом его уважительно звали. высоколобый, в отличие от Ту – потолще фюзеляж, похожий на доброго дельфина самолёт, гордость гражданской авиации. пока заходишь по заднему трапу в салон, ждёшь и глазеешь на особенные авиационные обои в бежево-золотистых разводах – играет из ближайшего динамика эстрадная музыка: «Лаван-дааа, горная лаван-дааа, наших встреч с тобой синие цветы…». потом оттуда же велят пристегнуть ремни – пузо маленькое, но пристёгиваю, как все, немыслимо уменьшив расстояние от замка до ушка…

Кинотавр тут гремит и гуляет – публика в дорогих туниках, часто говорящая иностранно, плетётся к морю, пока не начался какой-то открытый показ. полицаи лениво проверяют желающих усесться в зале под открытым звёздным небом – кругом вечерний торг всем, от кваса до деревяшек-сувениров. вяленная публика осматривает себя самоё с помощью экранного отвлечения – припрятанная после пляжей привлекательность, которая вскоре распахнётся в номерах высоченных отелей… а мы просто спускаемся к морю, шагаем по ресторанно-ларёчной части пляжа, которая тут, видимо, бесконечная – шагаем так целенаправленно потому, что есть неутомимый движок, я. а я ищу театр с открытою морю стеной.

…«Лаванда, горная лаванда, сколько лет прошло, но помним я и ты» - на взлёте, конечно, никакой музыки. побежал наш Ил вприпрыжку, считая плиты на взлётной полосе, поднатужился и взмыл. я прильнул к иллюминатору, за которым машины превратились в игрушечные, особенно легковые, а дороги выровнялись, и такими же геометрически выверенными стали поля, оттенками зелёного  выдающие посеянные на них культуры – Земля оказалась очень разумно обустроенной. были и облака, и воздушные ямы – которые единственно и настораживали (закладывало уши), - но страха не было ни секунды. одно только любопытство и восторженность – всё-таки сын авиаштурмана, а отец так летал постоянно, от него и в самолётах разборчивость, уважение к  ним… год это был восемьдесят четвёртый. первое лето без отца…

мои хмельные товарищи всё же настояли попридержать коней: так можно и до Абхазии дотопать, говорят… а я всё меж наресторанившихся тут красот высматриваю хотя бы силуэт театра того. нет, ничего похожего – какие-то кубические павильоны-дискотеки прямо на воде, пиратские фрегаты, куда пускают строго по биркам на костюмах. господам, минуя нас-прохожих, подают блюда, пахнет избыточно съестнО, но мы-то тоже пресыщенные – от пляжа воротит и даже солёный привкус ветра не трезвит. мы и не пьяные – но, скорее, чуткие к преддождевой духоте. усталые – поэтому поворачиваем, поднимаемся той же лестницей, мимо громады гостиницы, похожей на ту, в которой жила труппа Московского театра Классического балета в восемьдесят четвёртом. спрашиваю невесёлого Алексея – подтверждает, постройка советская. и всё же здание побольше и побелее той, нашей гостиницы, из которой был вид на автостоянку и горы с фуникулёром…

…увидев слева пляж и купающихся из нашего приземляющегося Ила, обрадовался и раззавидовался: хотелось сегодня же искупаться, поскорей. «Ягода малина нас к себе манила, ягода малина летом в гоусти звала» - провожает снова магнитофонной эстрадой Ил, который приземлил… и день идеальный, только вот по выходе из маленького, как мазанка, аэропорта пришлось подождать всю труппу, пока соберётся у автобуса, своими выворотными изящными ножками зайдёт во «Львiв», который тоже должен прочихаться, прежде чем поедет. и – ветерок подул в окно, а зелёные склоны и пальмы завертелись по воле водителя. ещё какую-то военную часть аэродрома обогнули – жадно оценивал серебристые винтокрылые хвосты вертолётов, востроносые запчасти реактивных истребителей. тут же – практически деревенские, белостеные дома, неужели и у моря так живут? наши красивые балетные смотрели на вьюны и экзотические заросли в тёмные очки, словно на привычную им заграничную зелень. среди них и я игриво ощущал себя немного иностранцем, гастролёром. ехали долго, извивисто, и высадились уже к вечеру, у высокой гостиницы. номер моей тёте выдали, конечно, однокомнатный, но с двумя кроватями, а ещё дали раскладушку, но на ней устроился вовсе не я, а она – на лоджии, там прохладнее. на ночной пляж решили не идти: возня с оформлением в гостинице забрала много времени, уже захотелось спать…

выполняя поручение своего отца, Алексей повёз нас на Ахун-гору – ночью, что там увидишь? но – законы гостеприимства! болтая туда-сюда наши хмельные угарные головы на грани тошноты, машина забиралась всё выше, пока не достигла поразительной тишины. этому и ночь способствовала… мы оказались в молчаливом облаке. когда-то, в пятидесятых, сюда же, с мамой и тётей бабушка ездила, угощала их (узнаю лишь по возвращении) в кафе у подножия смотровой башни. башню в тридцать шестом по поручению Сталина построил малоизвестный архитектор – с элементами национальной оконности, но и конструктивизма. смотровая вышка в поднебесье: интересно шагать по светлокаменным полированным ступеням, где не раз ступал и сапог Кобы. о чём он тут думал в тридцать седьмом и восьмом, первопроходцем? курил ли свою трубку? мне кажется, нет – не курил рядом с облаками. вглядывался орлиным оком в дали и думал о коммунизме – как строя такие вот изобретения, создавая технические условия, перековывать советскую часть планеты в новый народ без господ. а ещё без предателей, фракционеров и вредителей – сложно, почти невозможно лезть в эту высь. но лэнинские ступени теории и практики уже есть, квадратура башни обшагивается легко, только знай, шагай всё выше и выше… этаж перед выходом на самый верх – не менялся с тридцатых, не сильно износился – видимо, погода тут даже зимой добрая, климат не изъел стены, продувное пространство. внутренние лестницы обыкновенного тёмно-серого бетона, такие же, серийные были в рабочих пятиэтажках этого же тридцать шестого года рождения и в Москве, на улице Рабочей, например… лишь взявшись за перила самой верхней вышки, углолестницы в небо – понял, что мы в облаке, настолько влажным оказался металл. в ночном спокойствии показался бриллиантовыми дорогами долин Сочи, морская неразличимая даль, а слева огоньками Адлер, куда через полчаса и вернулись. в честь нашего восхождения возле сочинской кинопоказной площадки раскрылись малые цветы салюта, пару раз.

…крутые сочинские склоны мы увидели из номера уже в фиолетовой дымке сумерек, но фуникулёр слева вдали разглядеть можно было. этаж у нас шестой, как дома. внизу – за зелёной сетчатой оградой автостоянка, собачки бегают, мужики курят. жара  подходящая, чтобы спать тёте на лоджии, она и в Москве так делает... «С добрым утром» - бежевый тюбик зубной пасты фирмы «Свобода», я произносил это название уже в четыре года,  слитно, но с ударением – сдобрыМУтром! на тюбике - цветик-семицветик, похожий отдалённо на будущую фестивальную эмблему, что появится через год, через большущий год... умывшись, почистив зубы, спускаемся на лифте теперь уж точно на пляж – он тут рядом, надо лишь выйти из стеклянного фойе, не забыть наши карточки, которые при возвращении меняют на ключ с замусоленной деревянной гирькой. путь к пляжу – налево, как раз мимо отделанного песчаником полуоткрытого, летнего театра, в котором тётины воспитанники будут выступать. и вот уже с высокой лестницы через сосны видно долгожданное море, на пляже галька – но что эта маленькая помеха по сравнению с Морем?! тётя с мамой отправились сразу же в дальнее плавание, водичка с утра прохладная, мне купаться ещё нельзя до полной одури, я жду на берегу, наблюдаю их красивое синхронное плавание – словно две гимнастки, их плечевая сила над кромкой воды, на фоне серого горизонта. плывут брассом, уверенно, дальше буйков, так, что можно из виду потерять… купающихся ещё мало, камушки не прогрелись… я привык ревновать тётю к воде: в том самом Калистово, где научился произносить название зубной пасты и пользоваться ею – но уже когда снимали не возле пруда, а подальше, не у Марь Лексевны, а у Надежды Филипповны. «Ты уже купалась?!» - обиженно заявлял я с кровати, догадываясь по светло-зелёным крапинкам ряски на мокром пузе Наташиного Феди, чёрной гладкошёрстной дворняжки, который следовал за ней везде. она успевала утром, гостя у нас, прогуляться и искупаться, иногда я напрашивался со своим бело-оранжевым надувным полупрозрачным кругом – вот и сейчас он, конечно, со мной. но до поперечного волнореза - можно и без круга. наконец, они вернулись, полчаса плавали – теперь моя очередь бултыхаться, пытаться по-лягушачьи ногами работать, синхронно. мама поддержит, поучит…

на Ахун-горе бывала и бабушка с мамой и тётей, кормила их в здешнем ресторане на улице – видимо, на том же месте, где сейчас западно-рекламные зонтики и ночная тишина с барахтающимися в воздухе, словно огромные насекомые, летучими мышами. спустились с Ахун-горы как-то быстрее и спокойнее, и вскоре уже были в Адлере, в гостинице, на открытом, верхнем этаже нашего корпуса. подсвеченная отовсюду ночь видна идеально – частные дома, приспособленные под многокомнатные, сдаваемые в гостиничном режиме, выстроенные на прежних участках мини-гостиницы, строящиеся и пока мрачные махины уже вроде той государственной, что открылась нам тогда, впервые. всего этого и в помине не было, когда проезжал тут в восемьдесят четвёртом наш «Львiв» - лишь деревенские домики с голубыми рамами и пёстрыми садами. конечно, не прошлогодняя олимпиада принесла сюда разом гостиничный прогресс, но десятилетия капитализма, вырастания на частных участках частных инициатив – и адлерская полоска от аэропорта до Сочи стала точно таким же Сочи, в некотором смысле… варианты заселения семей, прибывших на свидание с морем, тут всевозможные: и горизонтальные, вроде комфортабельных бараков, и вертикальные, как наша «Янаис», греческое имя, сродное армянскому «Анаит», наверняка… что-то грустное есть в этом густонаселённом горизонте, где проблескивают часто садящиеся на тот самый аэродром самолёты, привозя новых вожделеющих моря и солнца… сверху легко заглядывать на балконы двух- и трёхэтажек, видно плиточное покрытие их полов даже, местами со вкусом. в щедро освещённых комнатах пока никто не резвится: молодёжь на прибрежных дискотеках, поршневое переливание соков начнётся позднее, а мне ещё надо порасшифровывать тюремную прозу товарища Соколова (делать это буду сидя на унитазе – чтобы не тревожить светом спящего в однокомнатном нашем номере коллегу). и надо отправиться в последний день в Сочи – искать тот пляж, театр и гостиницу, всё моё первосочинское…

…открытием едва ли не более ярким, чем море и пляж, что пожирали практически дни напролёт с небольшим перерывом на обед, – была автостоянка под нашей лоджией. точнее – её четвероногие обитальцы. оказываясь в номере надолго, я украдкой выглядывал за пределы лоджии и всякий раз наблюдал очередную серию романтических в полном смысле отношений местной косматой чёрно-белой собачонки жучкиных масштабов и высокого чёрного рыцаря-кобеля. они носились меж «копеек», «четвёрок» и «лад» (разницу знают автолюбители – пикап был экспортный, поэтому «Лада») вместе с бродячей массовкой, табором, эти друзья человеков, и время от времени, иногда даже синхронно продолжали свой род. очередь дожидалась. грузины, из здешних сезонных бомбил, ржали в голос от сюжетных поворотов – иногда чёрного рыцаря атаковал пыльный на вид соперник, и Жучка, огрызаясь, вынуждена была отдаваться ему. однако и рыцарь находил, с кем тут же изменить Жучке. но любовь на этой автостоянке была только у них, иногда и Жучка за ним бегала, скандально лая… «А  он там собачьи свадьбы изучает» - как-то объяснила тётя моё внимание к автостоянке. но дело было, конечно, не только в псиных страстях, что погорячее шекспировских оказывались – если знать предыдущие серии, следить… за лоджией, от автостоянки до фуникулёра, представал курортным горизонтом заманчивый взрослый мир, где соитие собачье лишь подтверждало аналогичность человечьего, которое начинало занимать мысли младшего школьника. бомбилы испытывали зависть к этой несвятой простоте отсчёта удовольствий, что-то хохмили по-грузински, могли иногда запустить гаечным ключом в рыцаря,  где-то всё же его ревнуя к королеве автостоянки… оказываясь на пляжной сковороде, я украдкой глядел и на вертикальные минусики безгрудых и безтрусых девчонок, что, младше меня, разгуливали по гальке под присмотром родителей, - ощущал природную предопределённость, обдумывал её даже, но ещё никак не реагировал на это специфически.

в день отъезда, ещё даже с ночи – полил дождь. казалось, так и весь день пройдёт, и мой рейд в места детства потребует зонта. но традиционный наш выход на пляж района «Известия» состоялся без дождя, он деликатно отступил. улицы Чкалова и Просвещения, на которых вырастание частных гостиниц, кафе и магазинов всё более напоминает Турцию – логика товарности и «производства услуг», - и всё менее тот, первый мой Сочи… наша мужская компания-четвёрка  решила накупаться с запасом – даже с бетонного волнореза понырять. я сделал традиционный заплыв до буйка и немного к волнорезу, нагляделся через очки в мутно-голубую глубину, на серые волны, наелся солёной воды и даже нажарился. и – конечно же, тут она и должна была выйти, очередная Афродита. из волн, пошатываясь на уступчивой гальке – плавание сдвинуло лифчик так, что один широкий ореол выглянул, словно рассветное солнце из-за морского горизонта. обширный, тяжёлый размер потребовал немедленно поправить положение, и это задержало её выход на берег. упитанная, но пропорциональная девушка легла рядом с сестрой, которая, тоже шатенка, уже без неё начала изящнонОго загорать топлесс, аккуратно прикрыв ладошками соски. но здесь-то прикрывать надо больше – сестра постарше и пополнее как-то уже привычно, поочерёдно выдернула чаши купальника из-под ладоней и ими же прикрыла вожделенное богатство, не проронив в поле видимости пляжа из ладошек ни капли бордовости. тёмные очки позволяют переводить взгляд незаметно, однако я всё же привстал, глянул окрест, чтобы сменить тему наблюдений – и ощутил какой-то пьяный прилив в голове, волновое ускорение сердцебиения, именно что волнение, едва ли не солнечный удар. что есть у них – кроме вот этой власти? власти-напасти: природно намагниченного желания целовально припасть к этим мягкостям и ударно засевать в них удовольствие, хоть прямо на глазах всего пляжа – вот силища веков! вот за что люблю я эти самые философские площадки, пляжи, гальку или песок: всю эстафету возрастов и поколений тут видишь без усилий, всю механику и мотивацию, до одури легко… спасибо дождику, он освежил и напомнил – день-то рабочий, пора лезть в Сеть, то есть шагать в «Янаис», доставать ноутбук.

…пребывание на пляже, почти все дни гастролей поглощавшее, и было как бы пребыванием в человечестве. сопричастность мальчонки-лягушонка всем этапам взросления – от чуждых теперь детских надувных бассейников-манежей, куда морскую воду носят едва ли не в ладошках, до советских дедушек и бабушек, почему-то здорово плавающих, хоть и тощерукие, и сутулые… но не это главное: самое тут главное это море, это купание, уже без круга, нашёл себе я подходящую забаву, подсмотрев, как ныряют мальчишки с поперечного волнореза, что чуть не достаёт до уровня поверхности воды. до него я доплыть по-собачьи могу. а с него, подпрыгивая, ныряют и ласточкой, и бомбочкой, и даже с переворотом… нырять понравилось – до посинения губ. а уж когда приходится отогреваться на гальке, так тут и наблюдаешь рядом семейные заботы о детсадовских девчонках, которые ещё не знают собственной соблазнительности, не ведают воздействия знаковой системы, что не прикрыта по-взрослому. а я уже школьник, читаю по-взрослому. пляж густо заселяется к полудню: жизнь соседей, в которой поневоле участвуешь, даже при желании не скроется от взгляда. шагающие по гальке карапузы, дамы в широкополых шляпах, мускулистые подростки, ныряющие уже не в сторону берега с моего волнореза, а туда – в сторону моря…  

прибежав в отель, я тотчас спустился с верным ноутбуком в ресторан, ловить вай-фай. надо поискать фото того театра с открытой морю стеной, в котором проходили КВНы не раз, я же помню. но девушка на ресепшне – не знает такого, картинка ей нужна. рядом резвятся, добрызгивая до моих вьетнамок, в хлористо пахнущей воде детишки, а я как образцовый хипстер пью пиво и работаю: заряжаю обойму первично отобранных, переваренных и иногда прокомментированных мной новостей в рукояти чьих-то офисных пистолетов. им некогда, они продали своё время другим назначениям, а я расчертил их свободные экранные минутки уже под определённые открытия и эмоции: критические. жду борща и перелистываю фото, выданные поисковиком. нет моего театра из песчаника! есть только одна отдалённо похожая фотография, её потом и донесу в экране до девушки. и узнаю, что ехать надо до железнодорожного вокзала, а потом идти почти до порта. хоть какая-то определённость. 265-й автобус, остановка «АЗС», тут рядом – шагаю с фотоаппаратом в одной руке и зонтом в другой. ждать пришлось не более трёх минут, проезжающий, нужный остановился, и подсадил, хотя места исключительно стоячие. но и так ехать рад: скорость, симпатичные попутчицы, знакомые уже мосты и склоны, а потом тоннели и уже многоуровневые эстакады… бесполезно даже вспоминать, как мы ехали тут впервые, по долинам и тоннелям, ведь они частично-то были. поглядывая всё время в сторону побережья, я всё же отсчитывал остановки до конечной. проезжаем уже самый центр – цирк, театры, но ничего не вспоминается, ничего похожего.

…в открытом киоске, что имелся прямо в гостинице, мы купили аэрозоль «Гелиос», масло для загара, баллончик стандартного размера, большой, как «Секунда» или освежитель воздуха – с красивым угловатым розовым греком на коричневом фоне. и ещё шляпу купили курортную, чёрно-жёлтого плетения, на тесёмках, как мне хотелось, почти ковбойскую. со временем я научился самостоятельно спускаться из гостиницы на пляж – главное, дойти до длинной белой лестницы. это как бы основной, официальный спуск был. поближе – возле театра, но там редко ходили почему-то. приятно по бетонно-пешеходной части пляжа шагать, взросло взирать на прохожих, зная что вскоре нырнёшь, охладишься… так проходил весь день – от купания отлучал лишь обеденный перерыв, а ели где придётся, но чаще – напротив гостиницы в столовой. комплексные обеды тогда появились, их давали вне очереди. проезжаешь за ширмой с коричневым подносом из прессованной стекловаты по стальным полосам, от хлеба до кассы, обгоняя непросвещённых курортников, говоришь «комплексный», получаешь комплект, и - за столик. еда не так интересна, как море, еда никуда не денется, а вот ныряльный волнорез – останется тут, мы-то скоро уедем. украдкой я поглядывал на автостоянку через сетку ограды, когда проходил её с уличной стороны, собачек не было видно, а грузины не узнавали балконного соглядатая. арена пустовала, но сверху всегда была видна новая серия: рыцарь исчез, а Жучка стала огрызаться на новых ухажёров, собачья свадьба-стая бегала по периметру стоянки, но Жучкино лидерство уже не доставляло ей радости…

в автобусе этом средней габаритности ехать приятно, он наполовину опустел, вот-вот уже вокзал. но какой-то совершенно иной город открывается остановка за остановкой. давно уже сросшиеся в своей центральности и самодовольстве небольшие дома, вывески, кварталы, улицы, сходящиеся под углом, пирамидальные тополя, какие-то технические вышки... город привыкший, что ему ежелетне привозят деньги и желающие загорать тела. город-рантье, затвердевший в своём достатке, давно сжившийся с лэйблами и услугами, перелепленными из столиц. на остановках полно народу: человекообмен и между далёкими от моря кварталами проходит весьма интенсивно, а ходить пешком, как я тут планирую в ближайшие два часа, они не хотят – не пешки… мои надежды увидеть признаки знакомой местности прямо из автобуса растворились: вот уже и, годов пятидесятых постройки, однобашенный белый вокзал, автобус проехал через специальную заградительную цепь, которую привычно опустил ленивый загорелый страж, все высадились и по подземному переходу распределились. я направился туда, куда указывала гостиничная девушка, как казалось – к морю (но вышло – к реке). пройдя пару кварталов по тенистой стороне Московской улицы, сунулся к какому-то рынку, но тотчас повернул назад, миновал покрытую экзотическими кронами улицу Роз. и, высмотрев на пешеходном переходе голубоглазую даму поздне-бальзаковского возраста, явно местную, спросил, где тут летний театр, в котором были КВНы… дама сперва пожаловалась, что город превратили в европейский, и многое снесли, призадумалась, но вскоре сообразила: театр имени Фрунзе, там бывали КВНы, и от моря недалеко. но это надо ехать обратно, сесть на ближайшей остановке. густота уличной торговли (абрикосы, черешни, сливы) косвенно подтверждала, что я забрёл не туда – как бы не менялось тут всё, но что-то подсказывает, что я не там. автобус провёз назад на пять остановок, я вышел за цирком. пошёл по улочке наискось попутно семье, искавшей парк. может, и я его ищу – а в нём как раз театр.

…помимо морских удовольствий, мы ходили иногда на репетиции, благо всё рядом. в театр пропускали только по пропускам, и тётя иногда оставляла маме свой, так они были похожи на фотографиях, в этом был подлог, по-игровому меня завораживающий. репетировали днём, и мы просиживали в зале драгоценные для меня купальные часы. однако было всё же приятно потом, насмотревшись на балетных в их несценических, близких к легкоатлетическим, костюмах, выйти на дощатую сцену и пропрыгать по ней наискось в сторону кулис, там что-то тоже нам нужно. там иногда мелькают полуголые балерины, поэтому можно простить просиженные в пустую морские часы. выходя из пустого театра, мы оказывались снова в интенсивном курортном мире, залитом солнцем, заполненном прохожими заинтересованностями и припаркованными жигулёнками, мир искусств был столь далёк от околопляжной текучки. иногда мы проходили по пляжу туда, в сторону аэропорта, а возвращаясь оказывались на холмах и изгибистых улицах, по которым редкие автобусы везли транзитных туристов, городские красные лиазы везли горожан и сельчан. или пыльно ехали грузовики, трубовозы, рефрижераторы, всесоюзные фургоны с трафаретно-славянскими буквами «Хлеб»… уже тут казалось, что это не вполне город, встречалось много практически дачных участков с собственными садами. у нас был резервный вариант на случай выселения из гостиницы (ведь мы с мамой подселились в тётин номер незаконно, исключительно из человеческого понимания дежурной по этажу) – поселиться в частном секторе, который начинался прямо возле столовой, то есть напротив гостиницы, даже переговоры провели предварительные: они-то всегда рады, комнаты есть...

каждую попутную гостиницу я подозреваю в том, что она – подновлённая, перекрашенная наша (названия-то не помню). и ищу автостоянку при ней. но тут что-то похожее более на закрытую для прочих отдыхающих территорию, какое-то представительство, может, даже иностранное… но всё ведь могло поменяться. улица Гагринская, ещё по яндекс-карте высмотрел, - может, она приведёт в детство дальнее (в Гаграх-то был вообще лет трёх от роду)? вот мелькнул уже и пляж внизу, расстояние меж волнорезами похожее, и главное - есть, уже есть этот поперечный барьер-волнорез! – что-то почти знакомое, кубик Рубика готов собраться… архетип, желаемое-за-действительное? а там, впереди – низкорослый сосновый парк… может, в нём и разгадка, какой-то парк возле театра же был? указатель есть – театр им. Фрунзе. но рельеф, другой рельеф. да и театр, - обхожу, - конечно же другой… само название подсказало бы ранее, что он годов пятидесятых, если не тридцатых: колоннада, меж колонн виден плоский зал. действительно летний театр, коих тут много, и действительно, в нём тоже бывали КВНы. да и были мы возле этого театра той ночью, впервые выбравшись сюда. только вот бюстов Глинки и Чайковского не разглядели – вот уж примета просветительских времён: у нас в саду «Эрмитаже» почти такие же.

выхожу на набережную огорчённый: единственный «патрон» использовал, один вопрос старожилке в рамках мною же установленной игры – задан, корректировка дана. теперь остаётся только шагать вдоль пляжа в ожидании чуда. да и в ту ли сторону? непохожа она на набережную, по которой мы прогуливались от нашего театра – но есть и поправки времени. магазинов-ресторанов с тех пор могло тут прирасти порядочно. теперь они вообще тянутся непрерывно, а пляж отступил – сколько их на одно только море! солнце окончательно осмелело и стало проглядывать сквозь тучи, а мне захотелось искупаться – но время дорого. шагаю дальше, внутренне ругая себя, а внешне изображая респектабельного отдыхающего в солнечных очках: не нарушай заповедь невозвращения в места, где было беззаботно и хорошо, словно подсказывает мне угрюмый Нептун…

ладно, прошагаю ещё полчасика, и к автобусам, к остановкам, ни с чем – впереди уже виден некоторыми лайнерами и башенным возвышением порт, мне о нём говорили как о главном ориентире. вот только – за ним или до него, отсюда? за ним – только Новый Сочи. но я не помню названия нашего района, может, и Новый… наверху какие-то парковые леса, как тут выйти-то? приходится обойти ту самую белую и огроменную гостиницу, которая оказалась детским профилакторием, даже поднырнуть под её козырёк, где собирается какая-то детская команда, не в пионерских, но всё же каких-то униформах. а рядом пасутся смуглые шофёры – потомки тех, что наблюдали за Рыцарем и Жучкой. нет, и это не та гостиница, и рельеф снова другой – я почти вернулся к открытому ночью кинофестивальному участку. отсюда – только на берег. снова шагать вдоль отчуждённого торга, имея сомнения – может, купить маме платье в подарок ко дню рождения, хоть такая будет польза от мытарств. один лишь нырятельный волнорез, поперечный – обнадёживает, манит вдоль себя и моря…

поругивая себя, косясь на какой-то уж и вовсе невероятный в прежних пределах набережной аквапарк, ближе к морю расположенный, левее набережной, я решил первой же лестницей подняться в город. какой смысл – так требовательно выискивать островок детства там, где явно всё перестроено, коммерчески перенаселено с тех славных пор, что давали мне наныряться тут вдоволь, до синих губ? и вот в этот, самый отчаянный миг, почти как в песне или фильме, подмога подоспела – гораздо ближе и не наискось, как запомнилось, а прямо, почти в лоб, выглянул театр с открытою морю стеной!

да, это он. песчаник отделки только несильно потемнел. увешанный нелепой, неуместной для моего островка рекламой «Роза утора» и прочих местных «услуг» – но он. рядом широкая, торжественная лестница, ведущая наверх – всё, как и отчаяние заказывало, выход из моей игры имелся только в зоне победы. солнце-то снова зашло за тучки, но какое внутреннее тепло и благодарность (неизвестно кому) разлилась в улыбке путешественника! и бабулька не подвела сочинская – всё же навела. вход в прошлое найден… официант-зазывала, стоящий возле прилепившегося к стенке набережной, подпирающей сосновый парк, скучающий официант – удивлён такому спонтанному и наскоро разгорающемуся веселью на лице прохожего. я лезу в детство! да, вот слева низенький служебный вход, в который по тётиному пропуску маму запускали, а мы смеялись украдкой в коридорах кулис… никакой он не театр (вот была ошибка запроса), а концертный зал. «Фестивальный» – к 1985-му явно и построенный, для Фестиваля молодёжи и студентов, но и для балета годный. зал просматривается через многие прорехи, продувной со всех сторон зал – помню, как эта конструктивная особенно и сыграла злую шутку на выступлении, на «Сотворении мира», в котором Адама танцевал молодой Исаев. это был вечер и полный зал, с моря подул бриз, и пелена, должная накрыть грехопадение Адама и Евы - большущий кусок «газа», который был закреплён под потолком, - пелена нравственности, так сказать, стала падать значительно левее  праотца и праматери. Исаев вышел из положения – встал, сделал пару прыжков, и буквально натянул покрывало морали на себя с Евой. 

верхняя, входная часть зала – малюсенькая. так всё и было, но нет перед ним прежнего, тревожащего меня-пацана хаоса: тоже автостоянки, только без ограды. выросли фонтаны – не было фонтанов! теперь всё сугубо пешеходно, а значит, и до гостиницы проще дойти. радость мою ещё раз удивлённо встретила подметающая прикафЕшную часть парка девушка в синем комбинезоне. ведь я в желанной зоне… главный ориентир найден – от него всё просто отсчитать.

кто бы мог вспомнить, что мы жили на улице Орджоникидзе? ни одного названия в памяти. теперь тут гламурнейшее летнее кафе на другой стороне, а на ближней ещё – парк. в нём витиеватые, с иллюминатором кассы «Фестивального», Высоцкий-памятник, поставленный в 2011-м. парка не помню, помню лестницу только, белую и с изгибом влево. по которой так взросло, горделиво спускался в своей новой шляпе и очках, тоже прикупленных мамой курортно – напоминающих солнечные очки черепахи из мультика. стёкла – синие, а дужки с двоящимся изгибом, тигрового окраса. красные фирменные наклеечки со стёкол я не снимал, пока они не выцвели на даче до розовой блёклости. всего-то второй класс закончил, а – воображала, пижон…

пройтись в трусишках и очках – это очень респектабельно! я же часть балетной труппы, гастролёр. На набережной торговали чебуреками, мороженным, газировкой – не могло быть нынешних павильонов ресторанных или магазинных, этой непрерывной торговли. наконец, повернув по внутренней своей карте на право, то есть уже на улицу Орджоникидзе окончательно, понял я что гостиница давно снесена и на её месте выстроена новая, европейского, как и предсказывала на переходе сочинская дама… даже не гостиница, а какой-то конференц-зал РМОУ. но место стеклянного выхода из нашей гостиницы – пространственную эту точку, я всё же нашёл. и хоть напротив тоже всё иное – никакого частного сектора с вьюнами и садами не осталось в помине, - сфотографировал локус-топос…

нет, теперь я охотно прощаю весь неизбежный тут прогресс и прорастание Центра – ресторан некий открытый, «Белые ночи», действительно не хуже уж турецких, переулок Морской (название тоже кажется новым), отсутствие автостоянки, вообще сбитый компас моего неустыжённого детства, собак бездомных нет тем паче… Пушкин-памятник-небольшой средь сосенок – не было, конечно. но вот спуск этот плитчатый к морю, пандусы – он-то был! но почему не помню? да ясно почему: занят был одним лишь морем, и оно только мне главный современник – глядит весело и всё ещё манит.

говорят: не суйтесь позже туда, где были счастливы, не смазывайте красок. так ведь какое там счастье?! я же в последний день перед отлётом решил накупаться впрок – и нырял уже с переворотом беззаботно так, что нахватал обоими ушами воды. увёз-таки «сувенир»: в самолёте уши заложило так, что практически ничего не слышал, особенно на посадке. пришлось остаток лета мучиться, и в итоге делать прокол в Филатовской больнице, с тех пор правым ухом слышу хуже немного.

встреча внезапная двух заблудившихся в прошлом коммунистов: салют, Морис Торез! (о гибели бюста которого в ходе подготовки к олимпиаде писали сочинские экологи). нет, его просто перетащили зачем-то сюда из действительно разрушенного дома отдыха его имени. старый постамент сломали, но на новом написали – что государство защищает. хочет – и переносит. впрочем, Морис иронично глядит на это всё. почему именно сюда? видимо, чтобы узнали курортные иностранцы или делегаты-посетители загадочного РОМС – ихний же он, пусть радуются.

а вот человека с дельфином помнить обязан – моего времени монумент, но не помню… видно, вытекло из ушей вместе с той злосчастной водой.

ну, а чёрный памятник Ленину на площади искусств как я мог забыть? он-то не новый, пятидесятых, поди, годов. всё как во сне – город и похож на себя, и нет… вот же – в двух шагах от бывшей гостиницы памятник-Ильич. и такой парк, что был и тогда, и Художественный музей даже вон, а вовсе не казавшееся окраиной место!.. но нет – упрёки такие детям бесполезно делать, слать прошлому себе. мозаика яркостей, фрагменты-шажки взросления, прогулки в общество, радости от мгновенного – хотя сам процесс гуляния с тётей и мамой, по набережной и около, горячие грузинские взгляды я помню хорошо, вспоминаю. я в болгарской маечке с модными, как мне казалось, розовыми надписями «газеткой» - «Теннис-Теннис». шли действительно туда, левее, к Театральной площади, но карта за те две недельки не сложилась… длинноногие кабинки для переодевания, галька, пляжные блохи, которых зовут песчаными, но они почему-то и на гальке живут… другое вИдение. и совершенно не помню я портовой косы-загогулины справа!

это был именно островок, в котором я плескался, большего не хотелось, – а теперь, видя целое, я как бы выравниваю тот перепад давления-яркости-впечатлений. вмонтирую времячко своё во Время общее тут проросшее. расти, Сочи, вокруг моего «Фестивального», вращайтесь, человек и дельфин по часовой стрелке, только берегите уши новых детишек, не пускайте нырять с замшелого волнотормоза!     

…строгая врач в Филатовской перестраховалась: не была уверена, что перепонка раздута именно воспалением, проколола «на всякий случай». назад с мамой шли по Садовому, мимо витрины иностранных авиалиний на посольском сером особняке – я специально задерживался там, можно было теперь всё. разглядывал головастый «Боинг 747» - на нём-то впервые и полетал вот, прилетел во Вторые свои Сочи, на нём же улечу… Алекс-шофёр обидчиво шутил при неправильном упоминании города, в неверном числе: Сочей много… у меня так и вышло. минимум двое.