Третий лагерь имеет предысторию. Сперва бабушка повезла меня на Кропоткинскую. Обычным порядком: сели на «пятнадцатый-тридцать первый» троллейбус, как по-семейному назывался маршрут, доехали от Петровских Ворот почти как до тёти. Перешли широченную улицу, и по аллеям периметра бассейна «Москва», всем видом, и особенно центральной вышкой призывающего таких, как я, ставить новые спортивные рекорды – пошли в неведомые края. За кущами и узенькой улочкой обнаружилось двухэтажное здание с видом на «Дом на набережной» через Москву-реку – какие-то дружественные бабушке, спортивно-профсоюзные ведомства, коридоры, фанерно отделанные, как прачечная, с бодрыми стендами...

Мы зашли в дальний, закуточный кабинет (с печатными машинками, но не как у бабушки, а побольше, кажется, «Ятрань», и с переходящим красным знаменем, замеченным мной у окна) - зашли познакомиться с тётями и дядями. Бабушка меня показала, потом, чтоб не скучал, а она могла бы насладиться роскошью человеческого общения – отпустила на улицу погулять, во дворике с боковым видом на кущи и голубые плиточные просветы «Москвы». Мне показалось, что у ведомства чуть ли не огород свой, так этот весенний пейзаж с серым домом за рекой напоминал что-то дачное (какое-нибудь дворянское гнездо было до революции). И времени казалось – с избытком. И место незнакомое. Я гулял и дышал, не скучал, педантично топчась по дорожкам дворика и воображая пионерлагерь с бассейном наподобие «Москвы» и прочими спортивными чудесами. Минут через сорок, наговорившись и навспоминавшись вдоволь с теми, кто наверняка знал моего легендарного деда, который для спортивной Москвы много сделал (придумал  «Лужники», например), - бабушка весело вышла из старинных коридоров ведомства, и мы поехали назад. С железной договорённостью, что в лагерь я еду. И не просто в лагерь с бассейном, а с целым морем!

Отправка в лагерь происходила от того же квартала, где велись бабушкины разговоры-переговоры, но выше от Москвы-реки – напротив Музея изобразительных искусств им. Пушкина (цветаевского). Я так тогда и понял, что устроен этот дом-квартал (сейчас там Глазунов воцарился) вполне логично: ближе к Москве-реке подают заявки, а тут уже распределяют по автобусам. Но сперва, когда мы прошли доску почёта и вошли с мамой в залы дома культуры профсоюзов, с колоннами и высокими потолками, надо было пожаловать на санэпидем-осмотр за столиками. Всем пионерам осматривали волосы и ногти – мои пришлось чуть подстричь, что показалось немного стыдным. Кому-то рядом выковыривали грязь из-под ногтей сами родители… Но вскоре мы расселись по рейсовым, белым, красным и жёлтым ЛИАЗам-автобусам, помахали родителям, и гораздо торжественнее, чем от Библиотеки Ленина, при всё таком же щедром солнечном свете отправились. Перед колонной гаишники на белой «Волге», позади, замыкающие – на синеполОсом бежевом жигулёнке. А мы бесценным грузом посредине – по Кропоткинской улице до Садового кольца и оттуда уже до Курского вокзала. Такие процессии не раз и не два на Садовом  встречались ближе к лету: перекрытое движение, едет будущее Советского Союза... Из автобусов организованно, строем с чемоданами мы через стеклянный вокзал проследовали к поезду, погрузились и поехали.

Весь вагон, и не один – уже пионерлагерь. Такого ещё не бывало. Поездка обещала самые невероятные приключения и впечатления – как в детских фильмах нашей поры, как в модном кинофильме «Выше радуги», которого я ещё не видел… Начали знакомиться, дурачиться, даже в города и карты играть, простыни развешивать над полками – в общем, захват вагона затейливыми отроками и отроковицами продолжался оба дня нашего пути в Евпаторию. Название города говорило мало – знал лишь, что это то же самое Чёрное море, единственно знакомое мне благодаря поездкам с мамой и папой, исследовательницей Венеры и штурманом Чёрным.

Первый коллективный ржач, который сотрясал наш пионер-вагон минут пять, случился на станции «Саки». Ну, что может быть ещё смешнее в этом возрасте, в средней школе? Разве что хорошо рассказанный анекдот – в чём мы тоже успели, отвлекаясь от жары, посоревноваться-поделиться. И уж тут про Василия Ивановича, конечно, были, а у кого-то и посолёнее, - как у меня, просвещённого уже родным балетно-эстрадным двором и Жэкой Стычкиным (у него, а точнее у отца его, имелись целые кассеты с анекдотами, рассказанными с красивым одесским акцентом). Но в поезде мы ещё толком не познакомились. Помню лишь покрывающее все впечатления от попутчиков и попутчиц обстоятельство, что одеял нам не потребуется, - что выяснилось, когда я по привычке спросил у вожатой-провожатой, чем укрыться. Нет, в летних поездах и на югАх – лишь простыни…

По дороге что-то бараночно-ирисочное клевали из запасов в чемоданах, угощали, удивляли друг друга, чем умели, но главным нас кормили, доставляя в стальных глубоких тарелках с крышками из вагона-ресторана полные обеды.

Что мы пили тогда – компоты, чаИ, минералки? Ничего не помню – только радость и прыгучесть от окна к окну, из купе в купе плацкартного вагона, наиболее подходящего для пионеров-гимнастов. И ещё потёртую розово-сеточную «рубашку» чьих-то карт припоминаю, уже игранных.

На станциях выскакивать разрешали, но под строгим надсмотром вагоно-провожатых. Перекличка проводилась утром и вечером. Мы ещё не поделились на отряды, так как лагерь всесоюзный, и там дети отовсюду, а нас поделят окончательно только там. На утреннем вокзале в Евпатории нас тоже ждали автобусы, но уже бежевые «Икарусы», которые повезли вдоль побережья (каждый раз, видя море, весь автобус  мы оглашали визгами радости: эмоциональность вошла в моду ещё в вагоне) и Луна-парка (впервые тут услышал такое название). Дорога заняла минут сорок, а мы всё пытались угадать издали, песок тут или галька, и какие здания среди песчаных пляжей достанутся нашему лагерю в цепи замысловато-угловатых курортных построек, белеющих и сереющих справа по медленно изгибающемуся косою заливу…

Саму Евпаторию мы практически не заметили, не разглядели, всё внимание было обращено к морю… Проехав серию равнинных колхозов, санаториев и пионерлагерей, мы сквозь торжественные металлические ворота зарулили на территорию Всесоюзного Пионерлагеря имени Олега Кошевого. Выгрузились из автобусов и получили команду организованно следовать с чемоданами в центр лагеря, где проходят линейки. После акаций и пирамидальных тополей, которые успели на колхозных землях затмить наши впечатления от моря – мы жаждали увидеть уже тот участок пляжа, что достанется нам… Но сбор на бетонных плитах под флагами республик СССР – оттягивал вожделенный момент. Деление на отряды по спискам несколько затянулось, однако мы уже унюхали, где тут столовая. Вскоре я и несколько незнакомых парней получили команду следовать вдоль столовского корпуса, который одновременно был и жилым. Нам хотелось поселиться поближе к столовой, однако не всё оказалось так просто.

Мы простояли некоторое время у первого корпуса, уже наблюдая как заселившиеся пионеры седлают окна, машут нам и достают пионерскую форму, но… Получили новую ориентировку – идти за вожатым вглубь корпусного сплетения, куда-то под навесными коридорами. Ожидания были оправданы – всё в бетонно-футуристическом стиле «Электроника» и тех грёз, что навивали детские и юношеские фильмы Одесской киностудии… Наконец, корпус наш, второй, был определён под проживание – и мы побежали вверх по лестнице на второй этаж. Там, чередуя палаты, словно на чьём-то дне рождения, нас расселяли в шахматном порядке, следом за девочками – всё-таки и в пионерии ladies first. А мы радовались наличию аж двух столов для пинг-понга прямо на этаже и приглядывались к медицинским плакатам-ликбезам на стене. Как надо накладывать шину на перелом и как правильно тащить из воды утопающего – тут ведь плавание дело обычное…

Да, море манило, но ему был отведён лишь третий эпизод знакомства с лагерем. Если следовать по корпусу слева направо (то есть максимально отдалившись от лестницы, по которой мы взбежали) – нам досталась вторая палата. Причём тут уж заселялись не по списку, а кто куда успеет. Деликатное выжидание и определило нашу близость к палате девчонок, что шла в сторону лестницы следующей, предпоследней. Таким образом парням-нам и девчонкам-пионеркам отводилось по две палаты на этаже. Здесь же слева по коридору, ближе к нашей половине – умывальники-туалетники, а следующая небольшая комната – вожатская. Чемоданохранилище было на первом – куда мы вскоре и отнесли свои пожитки, изъяв всё главное для тумбочек, включая плавки.

Первое разочарование: своя форма не понадобится, тут выдаётся отрядная. И пилотки, и шортики/юбочки. И даже рубашки, но если свои – нужного образца и символики (имелись поколенческие разночтения), можно и свои. О, это тактильное ощущение пупырчатой, словно прыщавенькой металлической пуговицы пионерской рубашки, имеющейся и на обоих, симметричных нагрудных карманах! Рубашка таким образом уже роднит с военными, следующей ступенью взросления и общественного служения Советскому Союзу - армией. Пуговицы были чаще золотистые, но встречались и «серебряные» – обычные, с двумя дырочками, но пошире и чуть выгнутые, чтоб удобнее застёгивалась пионерия, это ведь требуется делать дисциплинированно, быстро. И сбоку, повыше правого локтя – на белом нашивка, пламенеющая звезда, напоминающая, что светить красным надо всегда и везде, до дней последних донца…

Миг раздачи вожатыми формы в нашей палате был торжественным и трепетным. Форма пахла предыдущими поколениями пионеров, хоть и стиранная, конечно же… Она пахла морской солью,  ответственностью, гордостью и горнами. Наш  отряд, как выяснилось лишь на линейке, почти самый младший, но по цвету шортиков, юбочек и пилоток – самый морской, цвета морской волны или даже бирюзового. Да: все мы, нарядившись в свежевыданные формы и выстроившись у корпуса, направились на линейку-приветствие каким-то загадочным путём, не так, как пришли заселяться. По пути ещё раз вдохнули столовских ароматов.

На линейке уже выстроились прочие отряды и зазвучал собственный духовой оркестр! Построившись по отрядам и с пионерским салютом у лбов проследив начатое по команде трёх горнистов поднятие красного знамени, мы исподволь обывательски-зрительно выясняли, что кроме шортиков и пилоток цвета нашего, волнительно-морского – тут ещё есть серые (самые старшие), голубые, синие, бежевые. И это всё отряды человек по пятьдесят! Под звук оркестра, стоящие длиннющим каре, мы начали маршировать по собственному периметру – и все организованно, не сбивая шага, направились в столовую, наконец. Жажда увидеть море не утихала, но и голод надо было утолить.

Столовая в два этажа была устроена и размеров примерно как в «Дружбе», только там-то столовым являлся лишь второй этаж, а тут оба – но нам, как младшим, полагался первый. Рядок наших столов был помечен номером отряда – 6. Как раз у окна, имеющего вид на море! Мы расселись случайно, и нам, словно в ресторане, дежурящий уже другой отряд доставил на подносах обед. Насытившись сметанно-огуречным салатиком, наваристыми щами и подостывшей курицей с пюре, и наглядевшись попутно на пёстрый наш заезд, мы разошлись по корпусам на железно всем полагающийся тихий час. Тут-то и началось знакомство.

Помню моих ближайших соседей – я ведь не успел занять кровать у окна и оказался хотя бы от двери подальше, на второй от левой стены, если глядеть на окна (здесь дверь была расположена как бы зеркально по сравнению с «Востоком-1» и «Дружбой»: вошёл, и все кровати кроме двух налево). А на первой у дальней стены, самой грустной кровати – белокурый худощёкий Антошка, похожий на моего ясельно-детсадовского друга Сашку Долбинена, такое же продолговатое лицо и скандинавско-голубые глаза. Напротив него и у окна, ещё до нашего приезда, с раннего утра поселился смуглый ЧервонИй. Полная цветовая  противоположность Антошки. Над ним стали потешаться его же попутчики ещё до нас, так что мы имели готовое зрелище и сложившуюся роль: неумолкающего хохмача, вещающего прибаутки с украинским акцентом, а ещё умеющего смешно втягивать в себя живот так, что аж позвоночник видно. Почему он звался ЧервонИй? Это тоже сказалась его черноглазая болтливая натура: первым делом он стал рассказывать тут, как в аэропорту Евпатории, куда прилетел из своего Тернополя, увидал, что в кустах что-то червонИет. «Цэ ж мячик червонИет!» (а я подумал, насколько всесоюзного уровня этот лагерь – не только поездами сюда доставляют, но и самолётами).

Волос ЧервонИй имел густо чёрного окраса, почти цыганского, однако имел и странный, но его не смущающий дефект – грудную яму. Посему, когда он втягивал живот для нашей потехи – являлась картина почти oсвенцимского ужаса – две ямы на одном худощавом, длинноруком торсе. Далее от ЧервонИя шёл, второй кроватью у окна, напротив моей через проход – рыжий Славка из Целинограда, и он прилетел сюда самолётом, конечно же, с ним мы к концу смены сдружились и потом долго переписывались. Никто даже не пытался заснуть в этот первый тихий час. Все рассказывали о себе - каждая кровать по очереди, перескрипывались пружинами, но скакать по кроватям транзитом пока не отваживались. Все ждали побудки, поскольку после неё нас ждало гарантированное море! 

Окончание следует

Все мои пионерлагеря. Восток-1 

Все мои пионерлагеря. Дружба