Я познакомился с ней зимой 2003-2004 года в партийном бункере на 2-й Фрунзенской. Неизвестная мне девушка сидела за столом где-то в глубине помещения, я проходил мимо. Ярко-алая губная помада, очки, берет а-ля Че Гевара... Здравствуйте, я — Настя, сказала она довольно робко. Робость объяснялась ее особым отношением ко мне. Я влюбилась в тебя по книге, признавалась она позже.

Речь шла о романе Лимонова «В плену у мертвецов», посвященной нашей алтайской эпопее. Ее поразил эпизод в самолете, на котором нас везли из Барнаула в Москву в СИЗО «Лефортово». Тогда я громко вслух пообещал «ничего им не сказать», в смысле никого не выдать. Им, то есть чекистам. И не выдал, промолчав все полтора года следствия, несмотря на давление. Настя оценила.

При том, что она в свои девятнадцать лет сама была уже тертый калач. Освободилась совсем недавно из литовской тюрьмы. Осужденная за участие в партийной акции, связанной с требованием свободного транзита в Калининград, Настя отбыла с товарками пусть и небольшой, но вполне реальный срок на женской зоне в Лукишках. Годы спустя с теплотой вспоминала свои прибалтийские приключения.

Та наша зимняя встреча была лишь эпизодом. Я бывал в Москве наездами и перебрался в столицу только весной. Партия тогда потеряла бункер, где жили многие нацболы. Отряд спецназа ФСИН прорвал круговую оборону — мы не хотели сдаваться без боя, Кирилл Ананьев, впоследствии воевавший на Донбассе и погибший в Сирии, вскрыл себе вены, залив помещение кровью, но это не помогло. Настя оказалась бездомной. Я — тоже.

Когда меня позже спрашивали, где мы с Настей познакомились, я в шутку отвечал «в канаве». В смысле на самом городском дне. Как у Гиляровского или кого там, Максима Горького? Поскольку мы оба стали бомжами, то составили пару. До обеда гуляли, а затем я начинал звонить (уже появилась доступная мобильная связь) знакомым в поисках вписки на ночь. Развеселую, перекати-поле, Настю это нисколько не напрягало. Ей нравилась такая жизнь.

С ночлегом особых проблем не было. Авторитет мой после отсидки был высок и потому многие охотно давали нам временный кров. Помню, как однажды ночевали в кипенно-белой квартире, любезно предоставленной главредом газеты «Лимонка» Алексеем Волынцом, в другой раз в Химках у Димы Селезнева, тогда финансиста, а сейчас арт-критика. Пускал нас к себе переночевать и Лимонов. Все-таки мы были подельниками. Много было людей и квартир...

Весна и безделье способствовали очевидному. Я беременна, призналась однажды Настя. Роди мне сына, попросил я ее. До этого равнодушный к детям, после того, как прокуроры чуть не закатали нас в каменный мешок навсегда (именно так воспринимались запрошенные ими 23-25 лет лишения свободы), я страстно захотел кого-то оставить на этой Земле. В том, что родится именно сын, а не дочь, я нисколько не сомневался.

Настя всегда была с характером. Она не хотела идти со мной в ЗАГС, а решила (об этом я узнал уже позже) уехать к себе домой, в Омск, и родить там. Никакого разумного объяснения этому нет. Обычно девушки в такой ситуации стремятся замуж. Думаю, это была попытка отстоять свою независимость. Впрочем, неудачная. В ЗАГСе мы все-таки оказались, а свою фронду Настя продемострировала, оставив фамилию отца - Пустарнакова.

Сына назвали Иваном. В честь моего деда, погибшего в 1942-м под Сталинградом. Партия тогда состояла в основном из совсем молодых людей. Детей почти ни у кого не было. Иван был одним из первых. На свои первые митинги-шествия он заявлялся в мамином слинге - перевязи-люльке, как у цыган. Присутствовал вместе с Настей и на партийных собраниях и во время наших исполкомов на квартире Лимонова «в Сырах». Оставлять его было не с кем.

Во время нападения вооруженных прокремлевцев (бейсбольные биты и травматы) на собрание нацболов в московском горкоме КПРФ Насте, которая держала годовалого Ивана на руках, едва не досталось. Незадолго до инцидента я обрил ее наголо и нашист в угаре принял ее за пацана. Бита уже была занесена над их головами... Вдруг у него в глазах что-то щелкнуло и рука опустилась, рассказывала она потом. Папа тогда, увы, отсутствовал - трудился поваром в ресторане, зарабатывая копейку, и защитить жену и ребенка не мог.

Быт, необходимость кормить семью для таких людей как мы с Настей подчас более тяжелое испытание, чем уличные бои или отсидка в тюрьме. Лишь редкие встречи с товарищами скрашивали будни. Однажды заглянув втроем в гости к Лимонову, познакомились с его будущей женой актрисой Екатериной Волковой. Катя с каким-то особенным чувством играла с крохотным еще Ванечкой. А спустя год родился их первенец Богдан.

Политическая деятельность однако давала возможность заработка не банальным способом и Настя решила попробовать себя в журналистике. Пусть и не сразу трудоустроилась на kasparov.ru — новостной ресурс наших политических союзников того периода. Позже поработала и в других СМИ. Вершиной этого направления в ее жизни были габреляновские «Известия». Те самые? - спрашивала с уважением ее мама, Татьяна Константиновна.

Свой кипишной нрав Настя проявила и на работе. Трудолюбивая и добросовестная она требовала того же и от других. И когда у Гарри Каспарова однажды перестали платить зарплату возглавила забастовку новостников и корреспондентов. Именно она решилась написать шахматисту полное злой иронии письмо с требованием погасить задолженность. Это письмо мы с хохотом перечитывали порой. Кстати, долг тогда погасили моментально.

При этом Настя, была крайне щепетильна и как только наши политические пути с Каспаровым разошлись, подала заявление об увольнении. Позже, работая пресс-секретарем у бывшего замминистра экономики Ивана Старикова и столкнувшись с недостаточным фронтом работы, она поступила точно также. Я не могу получать деньги просто так, объяснила она мне. Ее регулярная зарплата была ой как нужна нашей бедной семье, но я поддержал ее выбор и вздохнув, отправлялся трудиться в ночные смены на московские фабрики и заводы.

Еще один пример ее черно-белой принципиальности — публичный, прилюдно, отказ пожать руку публицисту и уже «звезде» Олегу Кашину во время случайной встречи. Олег в середине 2000-х некоторое время тусовался с партийцами. Настя же, как и многие другие наши товарищи, считала дружественных журналистов «своими», чуть ли не нацболами, и не могла смириться с их переходом в стан политических врагов. Хотя речь, по моему, шла о профессиональной мимикрии, не более.

В этих пертурбациях прошло несколько лет. Жизнь втроем в крохотной семиметровой комнатке бывшего общежития завода ЗиЛ социальной гармонии не способствовала. И мы стали искать счастья на стороне. Я — первый, признаю, она — следом. Итогом этих поисков стал временный распад семьи и ее отъезд на родину, в Омск. Это случилось вскоре после ареста «эшниками» шестилетнего Ивана и его няни и нашей подруги Вики на Триумфальной площади. Я провожал жену и сына на вокзале под камеру Дмитрия Борко. Где-то остались кадры.

В Сибири Настя внезапно сменила профессию. Журналистика, с ее склонностью к хайпу, ей опротивела. Закончила курсы массажистов (необходимую для этого сумму прислал я, получив ее в качестве пожертвования Ивану от блогера Ильи Варламова), поступила учиться в медицинский колледж, трудилась по новой специальности, помогала людям поправлять здоровье. И кажется, была очень счастлива этим обстоятельством. Оказавшись рядом, в Сибири, я наблюдал происходящие с ней благотворные метамарфозы.

Определенная склонность, интерес к медицине у нее были всегда. Однажды не имея никакой специальной подготовки, кроме личного опыта с Ванечкой она приняла экстренные роды в поезде. Вот как об этом писала «Комсомольская правда»:

«Водку! Нож! Нитки! – такими криками в ночи был разбужен забитый под завязку плацкартный вагон поезда «Москва-Чита». Ураганом, срывая на ходу с полок простыни и отдавая растерявшейся проводнице четкие распоряжения «Включите свет! Узнайте, есть ли в поезде врачи!» по вагону бегала пассажирка вагона Анастасия Пустарнакова. Повод для побудки серьезный – в туалете рожала случайная попутчица, купившая билет на соседнюю полку...

«Шли самые настоящие роды, уже показалась головка малыша – рассказывает Настя, - пришлось вспоминать, как это бывает. Я, подстелив на пол простыню, подставив руки под голову ребенку, кричала «тужься», помогала дышать... Младенец огласил вагон криком... И над всей этой компанией зависла Настя с ножом, перерезая пуповину. В это время поезд остановился на станции «Котельничи» и в вагон вбежала фельдшер.

В сибирский период жизни у Насти появилась мечта побывать в Индии. Она просто бредила ей, беспокоясь, получится ли когда-либо ее осуществить. Получилось. И я рад, что смог этому способствовать, взяв нас себя заботу о сыне и хозяйстве. За два с половиной зимних месяца Настя исколесила в одиночку весь полуостров Индостан, от Дели до Гакарны, а затем на самый север до границы с Непалом. Там она пожила в высокогорном ашраме и вернулась на родину совершенно счастливая.

Вообще, склонность к путешествиям у нее была особенная. Настя была маниакальным автостопщиком. Первой ее поездкой стал вояж из Омска в Новосибирск. По примеру Егора Летова, наверное, чьей фанаткой она была. Второй вояж был из Омска в Москву. И было ей тогда 15 лет. В Москве еще до партии она побывала на легендарной вписке друга нацболов и гуру автостопа Антона Кротова на Ленинградке. Всего же преодолела автостопом более 100 тысяч километров. Мы считали.

Прощаясь в прошлом году, и понимая, что страшный диагноз не оставляет шансов, она презентовала мне самое дорогое — свой старый заслуженный атлас автомобильных дорог Евразии. Именно с ним она накрутила 2,5 витка вокруг глобуса. Вон он потрепанный стоит на моей полке. Я же отдал ей синее, как купола Самарканда, кольцо со звездами, которое привело меня однажды в самое сердце Центральной Азии. Я тоже путешественник, хотя и не такой матерый, как она. Даже в «Лимонку» писал под псевдонимом Voyager.

А еще Настя - поэт. Стихи всегда были важны для нее. Лучшие из них были написаны в самые трудные периоды жизни. Она читала их на Маяковских чтениях на Триумфальной площади в Москве в период Стратегии-31. Знаете, наверное. Вместе мы успели отредактировать сборник ее стихов. Он уже издан для самых близких. Я хотел назвать книжку «Анастезия». Так она сама говорила о себе. Но Настя предпочла другое название - «Стрела». Свою фамилию на книжке она тоже поменяла. Настя Аксёнова значилось там.

«А с Востока идут пацаны
Что избиты были ментами
Этим хватит своей войны
Эти больше не будут рабами».

Это ее о приморских партизанах. Ведь юный Андрей Сухорада жил в бункере нацболов как раз той зимой, когда мы с Настей пересеклись впервые. Она знала его лично. Я — нет.

3 апреля 2019 года