5 января завершен прием текстов претендентов на литературную премию Левого Фронта (имени Демьяна Бедного). Культкомиссия Левого Фронта и члены Жюри литературной премии им. Демьяна Бедного, не входящие в Левый Фронт обещали сразу назвать имена победителей, но не ожидали, что столкнутся с таким многообразным и многостраничным живым творчеством масс - в наилучшем понимании этого, казалось бы, привычного словосочетания.

Поэтому, еще раз уверенно плюнув на сложившиеся уже в постсоветские годы традиции закулисных телодвижений жюри, на все их лонглисты и шортлисты, - мы начинаем свои прения в прямом эфире. А именно: выносим все, рассматриваемые Жюри тексты на всеобщее обозрение и обсуждение. Левые подают таким образом пример демократичности, тем более что обещали авторам как МИНИМУМ ПУБЛИКАЦИЮ.

На самом деле - мы несказанно рады, что столько людей из разных городов РФ, от Камчатки до центральной России, откликнулись на наш сигнал. Без буржуйских призов, только поощряя тексты текстами же (книгами и публикациями) - мы создаем прецедент, причем именно на левом, демократическом, интеллектуальном поле.

Первым мы публикуем эссе, что было прислано аж с Камчатки Василием Ширяевым, литературным критиком.

Анархия

«Государство» бессмысленно без «государя». В слове «государство» присутствуют смыслы, которых на Западе нет, и наоборот. État значит «сословие», корпорация по-современному, stat по-шведски сводится к понятию «бюджет», поэтому у них так быстро построили загнивающий социализм. «Русскость» сводится к подданству, «крепости», Ак-падишаху, Белому царю. Слово государство не имеет смысла вне понятия «царство-государство» и является производным от «царь-государь». Это вполне официальный, даже если и неофициальный de facto, титул. Царь значит «цезарь», вселенский император (Imperator Mundi et Orbis). Государь значит господин, то есть хозяин (Николай Второй писал в графе профессия - «хозяин земли Русской»), и судья. В древнерусском слова «Господь» и «господин» совпадали полностью, это заметно в Переводе Св. Кирилла. В целях различия к слову «Господь» был присобачен суффикс «-ин». Долго продержался «господарь». Однако как титул «господарь» уже закрепился на Балканах, равно как и «царь» у сербов и болгар, следовало придумать что-то оригинальное. «Государь» является продуктом работы тогдашнего московского агитпропа. Почему утвердился вариант «государь»? Из-за влияния арабского «хаким», которое превращалось в том же направлении, а именно от значения «правитель» к значению «судья» и «врач», поскольку правитель - это тот, кто правит, исправляет. Судья совершает правду. Врач исправляет ошибки в организме. (В испанском сохранилось слово «алгебра» в значении «костоправство».) «Господь» слово-мутант, первоначальным значением его было не «Бог», а «хозяин». Когда это изначальное значение было вытеснено и стёрто, пришлось срочно искать замену, и так в русский язык вошло слово «хозяин» от арабского «ходжа», то есть «хаджи», паломник в Мекку. Превращению слова «господин» способствовал 1) тот факт, что господ всё-таки было много, а следовало выделить одного 2) память о его значении, в смысле «хозяин» и 3) забвение его сложного состава, а именно сочетании «гос-» от гость «чужой» и «под-» от «потенция», то есть «власть». То есть человек, осуществляющий не только власть домовладыки, власть над детьми, власть родовую, естественную, но и власть над чужими, неродными, авторитет, власть сверхъестественную.

Разницы между отцовской властью и властью государственной нет. Никаких государств нет, есть кланы и семьи замаскированные под государства. Любое государство - это мошенничество на доверие. Большая семья - это маленькое государство. Как возникла мафия на Сицилии? Сицилия была первым государством нового типа, тоталитарным государством. Император Фридрих Второй Гогенштауфен был первым титаном Ренессанса. «Omertà», круговая порука, и прочие мафиозные штуки были единственным способом противостоять ренессансно-титанической бюрократии. До некоторой степени мафия стала зеркальным отражением тоталитарного государства. Разница была в следующем: законы государства были писаными, хотя бы латынь понимали и немногие, а законы мафии были неписаные. Государство принадлежало письменной, а мафия - устной культуре. Письменная культура создана и поддерживается государством.

Цветков делит левизну на три:

1. В странах «первого мира» - утопия. Ничего не делать и жить на пособие. Всего хватит на всех. Это в тех странах, где уже можно ничего не делать, например, Дания, Швеция, США, но где социум заставляет ещё кое-как шевелиться. Европа заселяется чёрными и тюрками, а наиболее жизнеспособные белые европейцы заселяют в свою очередь США. У нас тоже каждая встречная старушка спрашивает, где ты работаешь и что получаешь и т.д., хотя никто на самом деле работать не только не любит, но и не умеет. Люди состоят на службе не для того, чтобы прокормить себя, а чтобы «всё как у людей». Потерявшие работу в 90-х спивались не потому, что жрать было нечего, а потому что не «всё как у людей». «Люди» - точный перевод хайдеггеровского das Man.

2. В странах «третьего мира» - уходить в партизаны. На всех не хватает, поэтому следует осуществить очередной предел собственности. Необходимо: 1) Мягкий климат и наличие гор либо лесов. 2) Реальную бедность и очевидное имелово со стороны имущих. 3) Поддержка так называемого местного населения. Нам уходить в партизаны мешает хреновый климат и отсутствие местного населения. На Камчатке живет только мелкая буржуазия и люмпен-пролетариат. Чтобы уходить в партизаны, на Камчатке необходимо: улучшить климат и создать местное население, в котором никто не заинтересован.

3. Экзистенциалисты (революционный суицид) против утопического оптимизма под пунктом 1. Потому что они считают люмпен-пролетариат таким же быдлом, как и мелкую буржуазию, а партизанить им негде. Ничто так не развращает человека, как маленькая стабильная зарплата. Революционный экзистенциализм - это завершённый социальный атомизм, который был у Гоббса. Каждый за себя. Поэтому серийный маньяк - революционер par excellence. Любое общество - насилие и т.д. Этих чуваков я бы не стал выделять в особую когорту, потому что они сами по себе по определению и неконструктивны. 1) Любая революция - это риск. Тут мы все - экзистенциалисты. 2) Ни один класс не является априори революционным. Все, кто пристал к мятежу, составляют новый класс, можно сказать новый вид. 3) Экзисты вводят момент неопределённости, потому что мятеж или индивидуальный бунт зависит от совершенно свободной воли революционного субъекта. Это как с сотворением мира. Непонятно, зачем Бог сотворил его, если он и так был совершенен (Бог, то есть, а не мир)? Иначе: свободной воле, по определению, нельзя примыслить никакую причину. Вопрос: существует ли такая воля? Иначе: возможна ли свобода? И стоит ли вообще с ней носиться как с писаной торбой. Я думаю, это следует чётко понимать. Что мы рубимся в конечном счёте не за свободу, а за власть. Свобода понятие внутренне противоречивое и невозможна. Раб дождался свободы чаемой, и надела на него судьба вместо ошейника с именем хозяина ошейник с именем самого раба.

Когда большевики избирались в Первую Думу, «ликвидаторы» выступили за Думу, а «отзовисты» за подполье, потому что тут было бы противоречие. Володя сказал, что это всё мелкобуржуазные предрассудки и что на противоречия им диалектически можно и нужно положить: возможно одновременно готовить восстание против правительства и работать в этом самом правительстве, благо таковая возможность представится. Так же и тут: можно сотрудничать и состоять в «Единой России», а и по ночам расписывать подрывные граффити.

На кого работает двойной агент? В Италии было просто: с одной стороны папа, с другой стороны император, оба наместники Бога на земле, оба ослаблены междоусобицами; местные тираны все бастарды (выблядки), поэтому средний итальянский интеллигент типа Данте был виртуально лоялен папе или императору, а не своему непосредственному начальству. Так как папа был далеко, а император ещё дальше, то средний итальянский интеллигент был за себя, а на всех остальных положил, включая Господа Бога. Так произошла эпоха Возрождения. Раньше двойной агент, работая на обе стороны, по-настоящему работал на одну из них. Теперича двойной агент работал не на папу и не на дядю, а на себя: папа и дядя от этого продолжали терять. Призываю всех работать на себя. Это полностью согласуется с революционной синергетикой, книжка по которой была мне любезно предоставлена Сергеем Владимировичем Паламарём. Свобода - когда мы выбираем, что причина, а что следствие. Свобода - это не выбор и не отказ от выбора, а выбор выбора (здесь мудрость). Даже если свобода изобретение, то возможность изобретения всегда предсуществовала в материи, учит Аристотель. Нам же просто хотят отвести глаза и выбирать не свободу, а из сортов колбас. Вырвать максимум свобод у социал-пидорасов, даже если бы пришлось конституцию переписать. Даёшь бессмысленный и беспощадный пролетарский психоз, а не мелкобуржуазный вялотекущий невроз. L'homme et son corps - qui possesse à qui? Человек и его тело - кто принадлежит кому - вот вопрос? Если человек принадлежит телу, то... Если тело принадлежит человеку, это и есть свобода. Это старая проблема субстанции-субъекта, которую разработали Спиноза и Гегель. Вопрос в том, является ли субъект реально субстанциально сущим, и каким макаром или евгением он возникает из субстанции, если мы отказываемся от декартовского дуализма. Цветков много трындел про субъект.

История разрушается, когда её представляют обратимой, как ботаника. От передозировки зрительных образов разрушаются причинно-следственные связи, разрушается язык, потому что зримое переводится в речь с усилием. Видимо под влиянием тюркского субстрата, предательский русский язык предлагает нам для выражения одной и той же мысли и пассивную, и активную конструкции. Например, «мне удалось» и «я сумел». В тюркском нет различия между именем и глаголом. Глагол трактуется как отглагольное имя и ставится в связь с субъектом через отношения принадлежности (собственности). Например, не «я читал книгу вчера», а «книги чтение моё вчера». Таким образом, тюркский - это прирождённый феодальный язык, который хорошо отражает лестницу вассалитета-сюзеренитета, потому что сам субъект речи тоже в свою очередь принадлежит высшему множеству. Типа соборность. Загогулина в том, что, хотя имена и ставятся в связь через принадлежность, сами по себе между собой они равны, как равны все феодалы при феодализме, а король - только первый среди равных. Также и тюркские имена - лишь так или иначе оформленное множество имён. Европейское предложение расчленяет слово на имя и глагол и ставит глагол в полную зависимость от имени. Этот процесс отражает структуру абсолютной монархии и, позднее, тоталитарного государства. Это имеет херовые последствия как для имени, так и для глагола, потому что и то, и другое становится слишком абстрактным, теряет свою сущность. Нельзя говорить только именами или только глаголами, хотя подавляющее большинство так и делает. Оно говорит именами, которые в отрыве от глагола, отрываются от контекста. Это делает их бессмысленными, но и наполняет магической мощью. Любое имя - это символ, потому что вне предложения оно переливается всеми значениями словарной статьи. В свою очередь глаголы тоже истребляют зачатки субъекта в себе. Это безличные глаголы и возвратные в значении безличных. Русский глагол хочет уверить русского человека, что всё происходит или получается само собой. Возникает дуализм магических имён, совершенно посторонних, и копошащихся слепых и безличных глаголов, совершенно посюсторонних. Когда умирает язык, возникает литература.

Я против визуальности вообще. Нами управляют через управление нашим зрением. Не мы сами ставим себе свои цели, а нам ставят цели. Далёкое и близкое становятся неразличимы. Dream factory овладевает нашим воображением. В отличие от Ванейгема я считаю, что против фабрики грёз успешней борется сакральное искусство Древнего Египта, а не кубисты.

Перепад «далёкое - близкое» создаёт перспективу, а из перспективы выковыривается идея времени. Ванейгем предлагает вернуться обратно в детство и уничтожить время, оставив пространство. ТНК тоже хотят загнать нас в детский сад. «Будьте как дети, но разумом будьте взрослы». То есть хорошо оставаться детьми, только чтобы никто не поимел. Дети - это такие внутренние иммигранты.

Следует уничтожать не только время, но и пространство. Очевидно, что пространство - это артефакт. Любой художник объяснит, что мы воспринимаем цвета и линии, и примысливаем всё остальное. Да, пожалуй, что и цвета мы тоже примысливаем. Кроме чёрного, белого и красного.

Реальностью в натуре кто-то управляет. 1) Создавать альтернативную реальность: свои сайты, свои граффити, свои книги, наконец. 2) Наиболее радикальный проект, вообще бороться против времени и визуальности, с помощью нейролингво-психотехник (молитва). Управляемый шизопараноидальный психоз.

Навязчивость зримого скрадывает точку зрения, т.е. глаз. То есть ландшафт остаётся, а тот, кто смотрит, растворяется и исчезает именно потому, что он представляет самого себя не как такового, а из точки зрения предполагаемого наблюдателя, который помещается в перспективу. Там действительно кто-то есть, потому что людей слишком много. Куда не плюнь, яблоку негде упасть. Бог - это шум на улице.

Дебор против global village. Деревня - хреново само по себе: скука и сплетни. Но пупие в ином: стираются различия между городом и деревней, между естественным и искусственным, между подлинным и неподлинным, это и есть основа постмодернизма. Выражение «каменные ждунгли» идёт именно отсюда: «каменные» значит искусственные, «джунгли» значит природное. Постмодернизм точно описывается русской поговоркой «чёрт ногу сломит». Наша деревня настолько компактна, что просматривается нежелающими подыхать старушками со всех сторон. Это привело к тому, что многие жители деревни не ходят в ближние ларьки, а гонят на машинах в «Шамсу», чтобы только не видеть соседские рожи. Подсознательный ужас от лицезрения соседских рож не в том, что «ад - это другие», а в том, что эти рожи призывают нас к круговой поруке. Лицо соседа и другого говорит «и ты такой же», это такое виртуальное зеркало гораздо хреновей настоящего. Когда мы наблюдаем ландшафт, мы также помещаем внутрь его «какой-то личный Geist», также как и при лицезрении соседских рож. На самом деле никакого личного Geista нет нигде. Есть одно диссипативное копошение. Нет никаких зеркал, нет ничего тождественного. Вопреки Ленину, отражение невозможно. Наконец, большой город только видимо отличается от деревни, именно поэтому Москву называют «большой деревней». Возможно там больше доступа к информации и приятных людей, но наш собственный мозг это не ускорит. Пупие заключается в том, что глобальная деревня лишит нас того «прекрасного далёка», куда русский человек привык проецировать свои фантазмы, идеальное. Теперича уже многие поездили по Турциям и Австралиям и ума много не надо, чтобы понять, что везде одинаково хреново, только климат кое-где получше. Не растут уши выше лба.

Фукуямовой «корпоративной сплочённости» Цветков противопоставляет «доверие». Тут нет противоречия. Корпоративное доверие - это доверие в рамках корпорации и рациональное, а анарходоверие - это доверие в рамках человеческого рода и всем телом. «Будьте как дети, но разумом будьте взрослы». С тем же успехом можно предложить что-нибудь вроде «любите друг друга».

Унабомбер очень хорошо пишет о комплексе неполноценности леваков, у которых вся энергия уходит на то, чтобы себя самого поиметь похитрей. Личность с кризисом доверия - мошенник типа Чичикова? Нет. Мелкое кидалово. Чисто крестьянская жадность. Зажать, стащить, нагадить. Разумеется Унабомбер преувеличивает, потому что человека без комплекса неполноценности нету. Если такие есть, то они только спят, жрут и ... Есть те, кто делает вид, что у них есть комплекс неполноценности, хотя его у них нет (на жалость давят и права качают), и те, кто делает вид, что его у них нет, хотя он у них есть. Эти в лучшем случае вымноготочиваются, а в худшем нудят и медленно подыхают. Тут Унабомбер немного наводит тень на плетень. Потому что power process, когда человек ставит цель и идёт к достижению ея - тоже неполноценность в гомеопатических дозах. Это вопрос дозы, количества, а не качества. Я собственно, как марксист считаю, что никаких качеств не существует, а существуют только количества.

Вопрос о доверии сводится к вопросу о субъекте и интерсубъективности. Реальности чужих эго вообще. Это тот же вопрос о возможности начать историю, возможности революции, только взятый в трансцендентальном плане, изнутри. Большинство людей не доверяют сами себе, их Фукуяма и сгоняет в корпорации. Возможность революции - это и есть возможность доверия между заговорщиками. Именно поэтому все усилия государства направлены на то, чтобы снизить уровень доверия людей до полной шизофрении. Чтобы человек не верил сам себе.

Хаким Бей сказал тамошним левым: если б вы поменьше трындели, а бросили бы силы на создание альтернативной экономики, мы бы давно в Америке построили отдельно взятый коммунизм. У нас большой опыт с теневой экономикой, поэтому нашего человека не надо призывать жучки в счётчик ставить. Зато в правовом отношении наш народ девствен. Юриспруденция тем хороша, что учит логично мыслить. Поэтому нам надо создавать не теневую экономику, а теневую юрисдикцию.

Уходить в сумрак. Даёшь серый пиар. Не смотреть телевизор и не пытаться туда попасть. Тут многие подсознательно считают, что надо больше раскрутки и т.д. Это хорошо, чтобы копеечка капала. Для удовлетворения тщеславия - это уже херовей, потому что тщеславие дешевле придушить, а пиар на ТВ в любом случае выйдет херовым, если вы не владеете телекомпанией и не торчите там целыми сутками. Как говорил Энди Уорхол, «в будущем каждый человек будет знаменит на 15 минут». Поэтому надо организовать автономную зону, то есть писать друг про друга и читать друг друга. Сочетать две формулы: «писатель пописывает, читатель почитывает» и «дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих».

Хаким Бей предлагает довести число праздников в году до 111 штук. Например День Независимости Анголы, День Почтового Работника и т.д. Надо отдыхать как в Италии. У нас и так многие на работе чаи гоняют, как при Советской власти. А так как скора будет второе издание Советской власти, это всё повторится.

Хаким Бей предлагает «Назад в палеолит». Я предлагаю в связи с выбытием наших мэтров Баркова и Нечаева водку пить, переименовать наши сборища из «Неолита» в «Палеолит», потому что «Палеолит» был более экологически чистый и гуманный. При палеолите людей было мало, а мамонтов много. Люди охотились на мамонтов. Потом люди слопали всех мамонтов, из-за этого вымерли саблезубые тигры, и людям пришлось срочно учиться скотоводству и земледелию, которое и привело к опустошению Африки, Австралии и России. Теперича следует количество людей уменьшить воленс-неволенс, а зверюшек расплодить и мы будем только охотится. Как феодалы при феодализме. Они и охотились-то потому, что сохранили генетическую память о палеолите. Лев Толстой считал охоту на волка, описанную в «Войне и мире», самым большим счастьем в своей жизни.

Общество возникло из матриархата, мужчины общество захватили. У нас они его недозахватили, поэтому и нет гражданского общества. Сложно выделить в культуре чисто мужские или женские практики, кроме деторождения, потому что всё-таки живём все вместе и медленно, но практиками обмениваемся. Например, шотландцы носят юбки, и ничего специфически женского в этом нет. Это всё экономика и идеология, всё по Марксу. Основное различие в том, что для бабы мир - её тело, а тело - эрогенная зона. Женщина воспринимает мир как часть себя. Тут может быть только проблема части и целого. А мужчина воспринимает себя как часть мира, и как резко отдельную от мира часть, потому что у него только одна эрогенная зона. Поэтому он воспринимает мир как предмет. С другой стороны, всё как в языке. Люди разбиты на противопоставленные идентичности (мужское-женское, чёрные-белые, русские-нерусские, дети-взрослые, технари-гуманитарии, люберы-металлисты, эмо-панки) и стравливаются друг с другом, хотя делить нам нечего, потому что до нас уже всё украли. Кого так столкнули лбами, 1) уничтожают друг друга, 2) уподобляются и, когда их остаётся совсем немного, начинают брататься и служить гноем и перегноем для последующих. Единственная возможная форма существования гражданского общества в России - это тайное гражданское общество. И вообще общество в России может быть только тайным.

Человек изначально кочевник, потому что у него есть ноги. Home is what you can carry. Кочевники - это люди, вытесненные в какие-нибудь Сулеймановы горы, где они выживают. Кочевники всегда выживают потому, что они вообще выживают и поэтому они выживают вообще. Кочевники изобрели роскошь, потому что для них роскошью является уже небольшой излишек. Кочевники становятся кочевниками именно потому, что существуют в одном из тех nowheres that leads everywhere (Сулеймановы горы либо окрестности озера Чад). Вспомните рассказ de los dos reyes и их двух лабиринтах Борхеса. Кочевники живут очень хреново, поэтому и кочуют. Кочевники - это и есть внутренний и внешний пролетариат.

Русские - нация кочевников в гораздо более глубоком смысле, чем степняки, потому что тюрки кочевали циклически, туда-сюда-обратно, а русские - без возврата (one way).

В детстве все хотели узнать, кто сильней - слон или кит, Чингисхан или Т-34? Все играли в гонку вооружений до ядерного чемоданчика включительно. Войну называли ласково «войнушкой». Игры были милитаризированные - морской бой, например. Про ядерные подлодки знали мало, и подлодка ценилась ниже эсминца.

Чтобы убивать нужно не оружие, а мотивация. Оружие - это инструментальный фетишизм, как у Маркса. А Володя Ульянов-Ленин, сидя в своей Швейцарии, больше читал Шопенгауэра и Ле Бона, нежели Маркса. Там он понял, что самое главное практика.

В Сталинграде бойцы высаживались на левом берегу без оружия и подбирали винтовки по ходу.

Басмачи, покурив анаши, шли на пулемёт в конном строю с шашками. Из тридцати доходил один.

Боинги, торпедировавшие Нью-Йоркских близнецов, взяли пластиковыми ножами.

У нас национальным инструментом является топор, поэтому я давно призываю организовать сайт k_toporu_zovite.ru.

Все настоящие народные герои воевали без оружия.