На премию им. Демьяна Бедного

Как это трогательно, переживать кульминационный момент сериала - бедная, побитая судьбой героиня встречает своего родителя, с которым ее разлучили в детстве. Слезы так и текут ручьем, и даже махровое полотенце не успевает за слезовыделением. Однако если такое происходит с твоим близким - интересно, что будешь чувствовать?

За рабыню Изауру переживал, плакал (больше чем она сама)! А когда моя мама в 1989-ом разыскала своего биологического папочку, я был равнодушен. Ведь мама - это не героиня сериала, это постоянная величина, как руки и ноги. Замечу, руки и ноги начинаем ценить только после ампутации.

Нет, я был не равнодушен, я был зол! Мама меня ни с того ни с сего подняла с постели в восемь утра в воскресенье и сказала, мол, пойдем по его старому адресу, вдруг чего узнаем.

Маме было известно, ее папаша эмигрировал. Но ничего кроме этой информации она не знала. Единственная зацепка - его старый адрес на Соколе. Квартира, в которой мама гостила у папочки в свои двенадцать.

Это была единственная встреча отца и дочери.

Застенчивый стеснительный интеллигентишка, под каблуком у своей киношной бабы Нины Львовны Герман.

Мама была незаконнорожденной. У бабки на какой-то тусне закрутилось с вежливым переводчиком, так на свет и появилась мама. Когда бабка сообщила ему, что беременна, видимо у интеллигентишки поджилки затряслись. Уж слишком бабка моя была нахрапистой, если не сказать хабалистой, даже маломальского культурного налета не наблюдалось. В общем, интеллигентишка испугался и ретировался.

Женился на не менее нахрапистой бабе (однако с багажом) Нине Герман. А у моей-то бабки никакого символического багажа. Только аккордеон (бабка работала тамадой на свадьбах).

Бабка была простой (как три копейки), приехала в Москву с Дальнего востока в 1927-ом с матерью и сестрами. В общем, никакого роду и племени и никаких статусных традиций.

Однако здесь простота была сродни темноте, которая порождает невоспитанность и несдержанность. Пыталась бабка шантажировать интеллегентишку, доносы на него строчила.

В результате интеллигентишка и обозлился. Не верил, что мама от него. Ведь они с бабкой скрестились всего один раз.
Вернее, не интеллигентишка обозлился, а его мамаша, такая же тамада на свадьбах. Ролли Фрумсон (так она себя именовала). Ролли была тамадой старой московской школы, а бабка - безродной и темной. Тамада-мошенница, так ее называла Ролли. А бабка про нее говорила, мол, блядь белогвардейская, сколько героических жизней попортила эта жидовнЯ!!!

В общем, Ролли помела по сусекам, сделала несколько звонков, в результате скрестила (на скорую руку) своего сыночка с ВГИКовской студенткой Ниночкой.

Кстати, Ниночка называла бабку комической чумой, а бабка ее - жидовской страшилой.

Только в пятьдесят восьмом произошла трогательная встреча моего деда В.В. Вишняка и двенадцатилетней мамы. Чувство вины переполняло его душу, вот он и решил: а вдруг она действительно его дочь?

Нина тогда сказала, начерта этой ведьме такая кукольная девочка, давай ее удочерим. Пришла, значит, Нина к бабке и выпалила, отдавай, мол, девочку, зачем она тебе, ты все равно больше времени на мужиков тратишь.

Бабка в своей манере вцепилась Нинке в волосы, а Нинка щеку ей поцарапала. Хорошо, что не глубоко. Мама была в этот момент в музыкальной школе. Дерущихся пыталась разнять мамина бабушка Ага. (Мать бабки). И сил хватило, разняла, хотя было ей далеко за дцать.

В общем, не отдала бабка маму - и не из материнских чувств, а из чистой вредности.

- У вас нет детей, и никогда не будет! – Орала бабка на Нину. – Слава Богу, ты бесплодна!!! Ха-ха-ха!!!

Так и ушла Ниночка, можно себе представить, какой осадок остался.

Видимо, образ этой семейки навсегда врезался в память деду и его родственникам. И вот мама решила разыскать папочку именно тогда, когда рассорилась с бабкой.

- Я хочу найти отца, сынок, - говорила мама, - мне бы хоть кого-нибудь духовно близкого.

Я нехотя встал с постели, собрался и мы вышли.

Мама легко нашла дедовский дом. Поднялись на нужный этаж. Мама уверенно позвонила в квартиру. Никто не открыл. Тогда мама позвонила в квартиру рядом. Открыла импозантная дама, из таких, которые даже дома ходят в светских платьях.

В общем, дама нам выдала, что Владимир Лазаревич Вишняк с 72-го здесь не живет. Он и жена эмигрировали в Израиль. Больше, мол, она ничего не знает, но, возможно, знает их подруга Марьяна Витальевна Михайлова.

Дама пообещала связаться с Марьяной и если та не будет против, тогда даст ее координаты.

Дня через два звонок. Дама произнесла, мол, Марьяночка конечно высказала недоумение и кто может Вишняка разыскивать. Ну да ладно, телефон дать любезно разрешила.

В общем, мама поехала к Марьяне на дачу. Приехала вечером взволнованная.

Вы не представляете, - сказала нам с отцом, - был такой разговор, я разревелась.

- Адрес-то добыла? – Спросил папа.

- Да вот он, адрес! – Мама нервически вытащила из своей сумочки бумажку, развернула. – Вишняк живет в Манчестере с 82-го года.

Как нам мама рассказала, Марьяна Витальевна очень любезно встретила маму (ну, это пока не узнала, зачем ей нужен Вишняк), без всяких колебаний дала его адрес и даже всучила маме свою книгу «Мое пристрастие к Стивенсону».

- И все же, - напосашок поинтересовалась, - зачем Вам понадобился Володя?

И тут наивная мама по сериальному произнесла: Дело в том, дорогая моя Марьяночка, я его дочь!

Марьяну перекарежило (как мама рассказывала). Прошел минутный шок.

- А с чего Вы взяли, что Вы его дочь? – Спросила Марьяна, пытаясь сохранять хладнокровность, однако голосок все равно выдавал напряженность.

Мама, конечно, рассказала всю известную ей историю. Как говорится, 31-го числа мы с друзьями ходим в баню...

- Отдайте адрес, - сказала Марьяна, - знала бы, ни за что бы не дала!

- То есть первому встречному Вы адрес спокойно вручаете, а мне, родной дочери, значит, нельзя с отцом связаться?

- Никакая Вы не дочь, - сказала Марьяна, - знаю я эту историю. Вас дезинформировали. Я конечно Вам сочувствую, и даже понимаю. Но... Не знаю уж, кто ваш папаша, но только не Володя! Они с Ниной такая прекрасная пара. Зачем ворошить прошлое? Дайте старикам спокойно дожить свой век. Пожалуйста, не тревожьте их, у Володи проблемы с предстательной железой, ему нельзя нервничать, а у Нины слабое сердце. Своим вторжением вы только усугубите их нездоровье. Если Вы действительно любите папу, как говорите, то пообещайте, что не будете ни писать, ни звонить. Жили Вы спокойно без отца, ну так и живите.

- Тут я разревелась, - сказала мама. – Конечно дала ей это дурацкое обещание. А она меня успокаивала, напоила чаем, и еще какую-то гадость заставила выпить, сказала, что успокоит нервы.

Конечно, мама не сдержала обещание и написала отцу трогательное письмо.

Где-то месяц не было колебаний. Однако звонок. Мама подняла трубу.

- Меня зовут Лия Михайловна, - сказала дама, - я звоню по поручению Володи Вишняка. Дело в том, что он получил Ваше письмо. Это, конечно, Ваше право, но лично мое мнение, не нужно было ворошить покой стариков, Володя разнервничался, его увезли в больницу, у него ведь предрасположенность к раку простаты. И вообще, я бы хотела с Вами встретиться. Я профессиональный доктор, если у Вас есть какие-то проблемы со здоровьем, то могу помочь!

Лия Михайловна приперлась к нам в выходные. Обтянутый кожей скелет, громадный нос в морщинах и копна редеющих рыжих волос.

Над диваном висел мамин портрет, написанный еще в пятидесятые соседом по коммуналке, художником.

- Боже мой! – Выпалила Лия Михайловна лишь только зашла, - ведь это же вылитый Володя! Какое сходство! Посмотрите, а глаза-то!

- Вы, правда, находите сходство? – Наивно произнесла мама.

Лия Михайловна надела очки, попросила снять портрет и стала изображать пристальное всматривание.

- У меня есть его детская фотография. – Сказала Лия Михайловна и достала фотку. – Вот.

Лия Михайловна приставила детскую фотку Вишняка к написанным маслом глазам десятилетней мамы.

- Боже мой! – Причитала Лия Михайловна. – Вылитый Володя. Конечно Вы его дочь, в этом не может быть никаких сомнений!

Потом, уже за столом, Лия Михайловна толкнула речь: Я медик, я наблюдаю эту семью вот уже тридцать лет. По первому образованию гинеколог, а по второму психиатр. У Володеньки с детства большие проблемы со здоровьем. Ходить он начал только в четыре, а первое слово произнес в пять. Он страдал аутизмом, потом вроде излечился, однако наследственность... Его дед был философом серебряного века. Но пил безбожно, заработал атеросклероз. Вот и Володя пошел в деда. Нет, пить не пьет, но эти провалы в памяти. Не исключено, он просто Вас не помнит. Ниночка уже сколько десятилетий его сиделка. Кормит, поит, подмывает. Когда он получил письмо, он рассвирепел, сказал, мол, до чего может человек дойти в своей подлости. Ну, это первое впечатление, ведь если какая-то неизвестная женщина вдруг вам сообщит, что она ваша дочь. Что Вы подумаете? Наверное, сочтете ее дрянью!

- Почему это дрянью? – Недоуменно спросила мама.

- Нет, Вы меня дослушайте, - продолжила Лия Михайловна, - Ваш папенька замечательный, но к сожалению психически неадекватный. И относиться к нему надо соответствующе. Сколько Нина с ним мучилась! Чуть ли не пеленки ему меняла. Она настоящая жена, подвижник, с жертвенным отношением к близким. Скольким людям она спасла жизнь, конечно не без моей помощи.

Когда я жила в Манчестере, вынужденно, так как мой маленький домик в Кашире сгорел, мы вместе работали в фонде «Общественная польза», по ночам помогали старикам, а днем Нинка работала, преподавала русский в гимназии, кстати, которая основана еще при Елизавете Первой. Володя в этот момент впал в неадекват, никого не узнавал, стал почти растением. Поэтому материальная база держалась на одной Нине, ну и я немножко помогала.

И представляете, случился его неадекват, когда он должен был сдать свой перевод Набоковского «Бледного огня». Ему предлагали неплохие деньги. Естественно, перевод не закончил. Поверьте, он абсолютно сумасшедший, хотя человек замечательный, но я вам не советую с ним вступать в отношения, это обернется таким кошмаром, который вы не можете представить! Ведь у него предрасположенность к раку простаты, а у Нины вялотекущий рак мочевого пузыря. Они доживают свои последние дни. Если Вы любите Володю, я уверена, Вы не будете их беспокоить.

Тут мама разнервничалась и стала рассказывать историю своей жизни, мол, никогда не находила общий язык с моей бабкой-тамадой. И поэтому ей и нужно встретиться с папой, которого она воспринимает, как эталон интеллигентности и культурности.
В общем, Лия Михайловна ушла подавленной, потому что ей не удалось убедить маму не трогать мирок Владимира Лазаревича и Нины Львовны.

Так мы и жили, мама вся на нервах, но вот маме пришло заветное письмо из Манчестера.

Здравствуйте, уважаемая Лариса Валентиновна!

Получил Ваше письмо в день начала операции «Буря в пустыне»! Не знаю как Вы, но лично я не могу спокойно наблюдать, как мерзкий диктаторский режим Саддама отравляет тоталитарными соками арабский народ! Маленькое государство Кувейт попало в поле его интересов. Вот это и есть настоящий фашизм. Попрание суверенитета, прав и свобод, пренебрежение человеческими жизнями.

Конечно я не сторонник методов, которые используют американцы. Однако, что делать, кто защитит маленький Кувейт от монстра!
Далее Вишняк восторгался Галичем, Солженицыным, Сахаровым, немножко сказал о своей любви к поэзии серебряного века.

Заканчивалось письмо так:

Не знаю уж, кто Вам внушил, что Вы моя дочь, но это явная ошибка. Да и зачем я Вам нужен, у меня ничего нет и помочь я Вам вряд ли смогу! У меня и у Нины малюсенькая пенсия. Мы за квартиру-то с трудом платим. Нам друзья помогают. Хотя спасибо за теплые слова, но давайте просто посмеемся над недоразумением. Если я буду в Москве, то возможно, заскачу к Вам в гости, только не как к дочери, а как к своей новой знакомой.

Мама, естественно, разревелась. Мы с отцом с трудом ее успокоили.

На какое-то время все нормализовалось, и мама стала потихонечку отходить. Но вот раздался звонок. Звонила некая Нина Мироновна, представилась двоюродной сестрой Вишняка, напросилась, в общем, в гости.

Пришла важная тетя. И прям с порога, параллельно раздеваясь, стала лепетать.

- Вы конечно Володеньку вывели из равновесия. Он мне каждый день звонит, чуть ли не плачет. Кстати, он очень сентиментальный. Он раскаивается, что написал Вам такое холодное письмо. Но Вы и его поймите. Объявляется некая дама, которая говорит, мол, я ваша дочь. Как вы это воспримите?!

- Но мне же ничего от него не нужно! – Выпалила мама, вешая пальто Нины Мироновны.

- Не знаю почему, - сказала Нина Мироновна, отряхивая кофту, - но я вам верю.

Уже сидя за столом и попивая чай, Нина Мироновна рассказала, мол, Ролли отдала маленького Володю на воспитание в их семью. То есть в семью своего брата. Ролли была легкомысленной. Изредка навещала сыночка. Но в основном, пела и развлекалась. Они росли с Володей вместе. Уже потом в Израиле ему помог устроиться их родственник, сын бывшего президента Израиля Залмана Шазара. А сам Залман Шазар их двоюродный дядя. Он бы обязательно и сам помог, если бы не умер.

Когда Володе исполнилось пятнадцать, Ролли опомнилась и его забрала. Володенька имел тягу к иностранным языкам, очень любил читать. Сразу после школы поступил в институт иностранных языков. Кстати, это именно Володя и Нина прислали вызов Галичу, когда над ним сгустились тучи. Вы не представляете, скольким диссидентам они помогли. Ведь согласитесь, надо иметь большое гражданское мужество, чтобы помогать диссидентам.

- Ой, - сказала мама, - а я недавно была на Речном вокзале в квартире Новодворской!

- Ваш папа замечательный! Вы должны им гордиться, - продолжила Нина Мироновна, - только я Вас прошу, немножко понимания!
Нина Мироновна еще посидела, мама сыграла ей прелюдию Шопена, затем что-то из Дебюсси.

Ушла под глубокий вечер.

Мама тут же села строчить письмо своему вновь обретенному папе.

Потом прочитала. Такое трогательное письмо, даже самого черствого растопит. Сказала, что не было у нее духовно близкого человека, а все свое детство она провела в порочной атмосфере.

Папочка! Я так рада, что тебя нашла. Мне ничего от тебя не нужно. Только ты, твоя любовь, и моя любовь к тебе. Ты большая умница, столько добился в жизни. Я тебя в пример ставлю своему сыну. Я хочу, чтобы он хоть капельку взял твоих черт, твоего безмерного таланта.

В общем, все в таком роде.

Через месяц пришел ответ.

Уважаемая Лариса Валентиновна!

Во-первых, если бы Вы были воспитанным человеком (сдается мне, что это не так), Вы бы не позволили себе такой фамильярности. Прошу Вас, не называйте меня папочкой, и обращайтесь уважительно, как это принято у культурных людей, на Вы.
И еще, я хочу поинтересоваться, у Вас есть знакомые в Манчестере? Почему ко мне подходит моя английская знакомая Дженифер Кронбек, которая никакого отношения вроде бы к Вам не должна иметь и говорит: «Не знаете ли Вы такую Ларису Фомину?» Это было еще до получения мной письма от Вас. Я почему-то вспомнил этот момент, мне он кажется каким-то странным.
Кстати, когда я сказал, что никакой Ларисы Фоминой я не знаю, Дженифер сказала в ответ «А она Вас знает». По моим сведениям, Дженифер имела связи с советскими спецслужбами. Дженифер наша соседка. Мы стараемся с ней не общаться. Но тут она сама подошла. Как мне прикажете это понимать? Вы подбиваете под меня клинья? Что Вам вообще от меня нужно? И еще заливаетесь соловьем о какой-то духовной близости? Все эти приемчики гэбэ я знаю!!! Прошу Вас, оставьте меня в покое, у Вас все равно ничего не получится. Если Вы еще хоть раз о себе заявите и о нашей с вами самозваной родственности, я буду вынужден заявить, куда следует. Сейчас уже не те времена, и ваше гэбэ Вам не поможет. Надеюсь, мы с Вами никогда не увидимся.

Мама в столбняке, оплеванная, оклеветанная, только и произнесла в прострации единственное слово: папочка!

Я стоял где-то рядом.

- Да плюнь ты на него, - сказал я, - на хрен тебе он сдался!

- Почему он такое пишет? И кто такая эта англичанка?

В общем, мама решила выкинуть из головы все с ним связанное. Хотя это не легко было сделать, ведь история маминого папы Вишняка, сколько я себя помню, всегда была семейной легендой. Вишняк со временем приобрел ореол семейного принца, или нет, отца-короля из волшебной страны. Но мама была не принцессой, а совковой бабой-работягой с авоськами. Однако надежда на обретение волшебного папы и деда из другого лучшего мира – это то немногое, что скрашивало наши серые будни в убогой квартирке со смежными комнатками, газовой колонкой и кухней пять квадратов.

Мама не стала сочинять ответ. Где-то месяца через три, когда все успокоилось и даже стало забываться, вдруг опять письмо.

Здравствуй, моя дорогая Ларочка!

Не знаю, имею ли я право на такое фамильярное обращение после всех моих в общем обидных к тебе писем. Но я все-таки рискну. Ты, конечно, меня клянешь всеми словами, и это справедливо! Я тебя обидел, скорее всего незаслуженно, хотя история с Дженифер так и не прояснилась.
Дело не в том, отец я тебе или нет. Мы, мягко говоря, не ладили с твоей мамой. Ты уж извини, но поначалу я воспринял твою настойчивость как ваши совместные происки.
Возможно, это моя мнительность. Однако дочь не отвечает за мать, как и сын за отца. Другое дело, что я тебя не знаю. И не знаю твоих мотивов. Если тебе действительно от меня ничего не надо, значит, мы с тобой поладим. От меня и вправду взять совершенно нечего.
Ты не смотри, что я живу в Великобритании. Мы с Ниной влачим стариковскую жизнь. С великим трудом платим за квартиру, которая даже еще не в нашей собственности, а принадлежит университету. Я ведь преподавал в Манчестерском университете, однако там очень строгое ограничение по возрасту и в шестьдесят пять меня, как говорится, ушли. Я с трудом устроился в гимназию на 150 фунтов в неделю. А стариков в британских педагогических учреждениях очень не любят. Средний возраст преподавателя здесь – 35 – 45 лет. Я можно сказать навязал им необходимость преподавания русского языка, а специалистов по русскому здесь, в Манчестере, раз два и обчелся. Вот меня и взяли. И Нину взяли тоже, но в другую гимназию. Нам помог один наш очень хороший друг. То есть все наше стариковское состояние – это наши с Ниной болячки. Сама понимаешь, богатство не ахти какое.
Я знаю, тебе сейчас нелегко, в России времена более чем смутные. Ты мне напиши, есть ли у тебя деньги на хлеб, что Вам нужно, какие мне прислать гостинцы? Кстати, английская еда совершенно отвратительна. Их конфеты есть невозможно, просто вата со вкусом какао. Но я что-нибудь придумаю. Мой приятель скоро должен поехать в Харьков, я пошлю с ним посылку. Скажи, ты сможешь съездить за посылкой? Я пришлю тебе ноты романсов Меттнера. Там мои переводы из Гете и Новалиса. Я бы хотел, чтобы ты оценила эту замечательную музыку. А еще я записал несколько своих песен за магнитофон. Самая удачная, как мне кажется, это на стихи Пастернака «Свеча горела». Я называю их песнями по привычке, хотя это конечно не песни, а романсы.
Я очень переживаю за тебя, моя дорогая Ларочка, и пожалуйста на меня не злись! Я очень часто нервничаю, бываю несдержан, могу скорополительно что-то совершить, а потом долго переживать. В случае с тобой так и произошло.
При любом раскладе, кто бы мы ни были по своим биологическим связям, все что смогу, я сделаю. Но предупреждаю, миллионов не обещаю, и если ты рассчитываешь на солидную материальную помощь, то лучше брось свои надежды.
А так, я очень рад, что ты мне написала. Я хочу с тобой дружить. Надеюсь, что я не разочаруюсь в тебе.

С любовью и уважением V.

Как же мама была рада! Она целовала это письмо, целовала меня, кинулась к нотам, нашла Меттнера, стала играть, напевая, какие-то посредственные романсы.

- Боже мой, папочка! – Причитала. – Подожди, - вдруг остановилась. – Нищенская пенсия? Как он там питается, там же наверно неподъемные цены!

Наконец, позвонила Нина Мироновна и передала информацию, что некий человек будет проездом в Харькове. У него от Вешняка для мамы есть обещанные ноты, магнитные пленки и оттиск статьи некоего музыковеда Ковалиса. В общем, сказала, мол, когда и где, такого-то числа.

Мама собралась и поехала в Харьков за нотами и всем прочим. Подготовилась к поездке основательно. В подарок Вишняку взяла свой девичий альбом, в который она, будучи студенткой, тщательно переписывала стихи Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной, Асадова. Также в этом альбоме были ее карандашные рисунки: автопортрет, портреты педагогов Мерзляковского училища, зарисовки к сценам из «Евгения Онегина», был даже портрет Дзержинского, правда мало на него похожий.

А еще она взяла свою единственную драгоценность – цепочку с малюсеньким бриллиантовым кулоном. Это на тот случай, если у Вишняка будут тяжелые времена, он смог бы ее продать. В подарок Нине Львовне приготовила флакончик французских духов. И бесполезно было убеждать маму, что духи могут пролиться. Мама их тщательно упаковала в полиэтиленовый пакет и хорошенько обмотала скотчем.

Вернулась дня через три. Из Харькова позвонила, чтобы мы ее встретили. И вот выходит из вагона еле-еле, буквально волочет упакованную посылку, размером с чемодан. Также тащит большой пакет, в нем, как оказалось, были ноты, оттиск и пленки.
Дома распаковали гостинцы Вишняка. Несколько плиток черного шоколада, орехи, утепленные носки – пар, по-моему, шесть-семь, две банки растворимого кофе, макароны, английский чай, три упаковки клюквы в сахаре, мука (мама по началу подумала, что это крахмал), пять пакетов чипсов (мы тогда их называли хрустящей картошкой). И еще: нитки, косметический набор по уходу за ногтями, пять мотков мохеровой шерсти, зажим для галстука, массажная расческа, зубная паста, упаковка писчей бумаги, воротник из чернобурки (правда, поношенный)... Вроде все. На дне лежал конвертик с письмом и двадцатью фунтами.

В письме Вишняк в извинительном тоне говорил, что это максимум, что он сейчас может дать. Мама в ответ причитала, деньги-то зачем? Про чернобурку Вишняк сказал, что она трофейная, ее носила еще его мама. Про посылку сказал, что шоколад лучше есть сразу, а то пропадут вкусовые качества. Однако мама запретила нам распаковывать продукты. Она убрала их в антресоли прямо в коробке, в которой они прибыли.

Немножко рассказала про типа, который выступил курьером.

- Странный какой-то, я ему цепочку передаю, чтобы он отдал папе, а он и говорит, Владимир Лазаревич не возьмет. Но я его все-таки убедила, сказала, что если он не возьмет цепочку, я скажу папе, что нашему общению чинят препятствия. Он взял нехотя и еще мне говорит, мол, я неуравновешенная эмоционально. Да кто он такой? Наверное какой-нибудь прохиндей. Правда, человек порядочный, раз согласился тащить такую тяжесть. Но наверняка небескорыстно. Все-таки люди там, на Западе, от наших отличаются.

Убрав посылку, мама достала нотный фолиант. В нем было несколько закладок. Мама не сразу сообразила, что закладки сделаны неспроста. Все искала, и где же переводы папочки. Наконец, добралась до нужной страницы. На закладке было написано: Дорогой Ларисе в знак любви и примирения. Мама тут же попыталась с листа исполнить романс на стихи Гете в переводе Вишняка. Потом заметила еще несколько закладок. На каждой из них было какое-то рукописное четверостишье. Романсы были на стихи Новалиса, Гете, Шиллера. Музыка, как Вишняк и говорил, Меттнера.

Затем мама поставила в магнитофон пленку. Запись была жуткая. Все шипело и хрипело. Слов вообще было не разобрать.
- Вот так поют настоящие таланты, как мой отец - сказала мама, - все-таки я его дочь и от него у меня такая тяга к музыке.
Пленка прокрутилась. Мама бережно ее вытащила, убрала в бокс и тут заметила на боксе надпись: Поет Александр Галич.
Достала оттиск статьи музыковеда Ковалиса. В статье было подчеркнуто несколько строчек. Имела место ссылка на работу Вишняка. Буквально говорилось: концептуально точная и полезная статья, которая на сегодняшний день является одной из немногих, посвященных музыкальности поэтического языка, применительно к технике перевода.

- Я так хочу, чтобы ты хоть чуть-чуть походил на своего деда, - сказала мне мама.

Я согласился с мамой и сказал, что буду стремиться к этой планке.

В общем, атмосфера в семье стала райской. Ведь у мамы так часто менялось настроение, а от ее душевного комфорта зависел весь наш мир. Мама-то единственная, кто зарабатывал. Отец не работал. А я свою крошечную стипендию в момент получки пропивал.
И вот позвонила новая баба по имени Искра, стала тараторить в трубку что-то совсем непонятное.

- Ой, какой там шмон! Боже, ну Вы и наделали переполох! Вам будет звонить Нинка Миронна, и Лийка, врачиха-прихлебательница, и еще одна подружка из Швеции, одна тетка Люсьена Вам позвонит из Нидерландов, слух даже до Австралии дошел, Вам будет звонить администратор Сиднейского оперного. Вы хорошо говорите по-английски?

- А в чем собственно дело? – Спросила мама.

- Да все из-за Вашей цепочки с кулоном, - сказала Искра. – Они эту цепочку чуть ли не на рентген сдавали. Прямо скажу, атмосфера там не в Вашу пользу.

- Господи! Какая глупость!!! – Возмутилась мама.

- Глупость не глупость, - сказала Искра, - а цепочку с бриллиантом подарить – это уже похоже на задание. Поймите, у него есть друган, который занимается историей гэбэ чуть ли не со школьной скамьи, правда из него песок сыпется, но он все эти гэбистские приемчики знает не по наслышке.

- А причем здесь кгб? – Спросила мама.

- Подождите вякать, - перебила Искра, - я то Вам верю, хотя признаюсь и я была по началу смущена. А ведь Вишняк уже десять лет пишет роман «Случай на станции Хач Мас». Поэтому он так и волнуется. Понимаете, он слишком вжился в тему.

- А цепочка-то тут причем?

- Ну что Вы такая глупенькая! - Сказала Искра. – Цепочка при том, что она из драгметалла с бриллиантом. Откуда у Вас такая цепочка?

- Мне она еще от бабки досталась, - сказала мама, - семейная реликвия.

- Ну и зачем было отдавать семейную реликвию? – Сказала Искра. – Они-то думают, что это не семейная реликвия, а материальный компромат из спецотдела!

- Какой еще спецотдел?! – Чуть ли не заорала мама. – Ничего не понимаю!

- Да они там все больные. - Сказала Искра. - Но Вы должны понять. Их слишком много били. Да еще эти репрессии! Ведь у Вишняка расстреляли и мать, и отца, а его самого маленького сдали в детский дом для врагов народа.

- Как мать расстреляли? – Удивилась мама. – Ролли Фрумсон разве расстреляли? Да и рос он в семье Нины Мироновны!

- Они это специально придумали, - сказала Искра, - чтобы скрыть от Вас подлинную анкету. Ведь Вы, так сказать, не пойми кто, ой, возможно я что-то не то говорю. А Ролли была, конечно, но она ему не мать, а тетка!

- А Нина Мироновна? – Спросила мама.

- Она его бывшая женушка. – Сказала Искра.

- Женушка? – переспросила мама. – А Нина Львовна?

- Нинка первая и третья, так сказать, они-то с Нинкой в пятидесятые разошлись, Вишняк женился второй раз. Потом опять с Нинкой сошелся. Впрочем, это не телефонный разговор.

Искра приперлась к нам в гости на следующий день вместе с некоей похожей на нее старушкой по имени Дина.

- Мы сестры-двойняшки, - сказала Искра, - всегда ходим вместе.

- Вот мы тут Вам принесли варенье из арбузной корки, - Искра достала из сумки баночку и положила на стол. – Диночка, присядь, отдохни.

Две старушенции плюхнулись на диван с такой силой, что пружина чуть не вылетела.

- Я щас чай поставлю, - сказала мама.

- Как у Вас все-таки хорошо, - сказала Искра, - и причем здесь кгб, вот я и Вишняку говорю. Но поймите, он слабохарактерный, так и мечется между двух огней, между мной, которую до сих пор любит и своей женушкой, которая им понукает.

- А почему он вас любит? – Спросила мама по наивности. – Ой, простите, - опомнилась, - Вы же, наверное, его родственница?

- Не родственница я ему, - сказала Искра, - а настоящая княгиня Трубецкая.

- В каком смысле?

- Звезду пленительного счастья смотрели? – Сказала Искра.- Я за ним была готова в Индокитай последовать, правда, меня не выпустили, но здесь-то главное, мое намерение.

- Значит, Вы его жена? – Спросила мама.

- Единомышленник я ему, - сказала Искра. - А работала у него машинисткой, хотя мы, в общем родственники, правда дальние.

- Но вы его любили?

- Любила, не любила, какая теперь разница. – Сказала Искра.

- Да любила ты его, - вмешалась Дина.

- Вы меня смущаете, - сказала Искра, - я о таких вещах с мало знакомыми людьми, как правило, не разговариваю. Вы не подумайте, что я такая маленькая, темперамент у меня тигриный. Однако Нинка – расчетливая тварь. Вы думаете, почему они суетятся, там большими деньгами пахнет.

Лариса, понимаете, вы должны отвоевать свое, пока эта Нинка, тварь, всех не расчихвостила. Диночка, ты помнишь Олимпиаду?

- Нет, не помню, - сказала Дина.

- У нее еще на кухне самовар. Помнишь, мы из него пили чай? А Олимпиада рассказывала, что это тот самый самовар, который Кустодиев рисовал.

- Я чай из самовара отродясь не пила, – сказала Дина.

- Идиотка! – Сказала Искра. – Но не это сейчас важно. Олимпиада всю жизнь проработала в институте неорганической химии младшей лаборанткой. И вдруг выясняется, это было еще в начале восьмидесятых, у нее умирает дядя за бугром, о котором она отродясь не слыхивала. А дядя жил в ЮАР. Подробности мне не известны. Только досталось Олимпиаде хлебопекарное производство. И вот она еще в восьмидесятые стала получать ренту. Конечно не большую, поскольку жила в совке. Но два года назад, наконец, свалила. Сейчас живет в Лондоне. Говорят, даже остров купила.

– Так о чем я? Ах, да, а у Вишняка род не самый последний. Там связи ого-го! Кто-то у них в роду был крупный промышленник, чуть ли не английский или американский. Конечно, сами понимаете, с какими корнями. И вот этот промышленник в тридцатые, то есть в период расцвета сталинского мрака, открыл на Вишняков счет в швейцарском банке, по-моему, где-то в Базеле, но я могу и ошибаться. Положил крупную сумму, а проценты не брал. Сам Вишняк об этом не знал. Но не задолго до Вашего к нему письма, ему пришло другое письмо, собственно о том, что он является единственным наследником всей этой кучи денег, что-то по-моему десяти миллионов фунтов. А сообщили так поздно, потому что банк занялся реструктуризацией счетов и этот счет случайно попался. Ведь если счет не востребуют, то он теряется. По-моему так. Вы представляете, какой переполох Вы наделали своим письмом? Получается, что Вы теперь наследница Вишняка, а жить ему осталось с его простатой, извините, считанные месяцы.

- То есть как считанные месяцы? Боже!– Заволновалась мама.

- Бедненький! – Сказала Искра.

- Может, папу в Москву забрать? – Сказала мама. – Может здесь лучше ему, у нас же все бесплатно, а там наверняка это кучу денег стоит?!

- Да причем тут Вишняк! – Распалилась Искра. – Я Вам о наследстве толкую, Вы что, не понимаете?!!

- Да все она понимает! - Скептически вмешалась Дина.

- Так и я о том же, надо Нинку изобличить! Это она настраивает Вишняка против Вас, Лариса!

- Наследство? – Удивилась мама. – Мне конечно нужны деньги!

- Да Вы с такими деньжищами можете Кремль купить. Ой, что я говорю, ну не Кремль, а замок где-нибудь под Лондоном обязательно купите. В конце концов у Вас сын, Вы что, не хотите его будущее обеспечить?

- Хочу, конечно! Но...

- Мы изобличим Нинку. Только тут придется подключать Ваших друзей из КГБ!

- А если у меня нет друзей в КГБ? - Произнесла мама непосредственно.

- Ну, не знаю, у меня есть один приятель-полковник. Могу Вас познакомить.

- Что ж, - сказала мама, - познакомьте.

- Там в КГБ тоже сейчас не все просто, старая гвардия в контрах с новой. Одни хотят либерализации, а другие сталинизации. Я лично за либерализацию.

- И я. – Вмешалась Дина.

- Ничего не понимаю, - сказала мама, - вот Вы толкуете о наследстве, а я хочу всего лишь быть с папой, может, если он откажется от наследства в пользу той же Нины Львовны, они его оставят?!

- Да Вы что! – Закричала Искра.

Вскочила из-за стола, стала стягивать с себя кофту, обнажила пролетарский лифчик.

- Смотрите, что Ваш Сталин со мной сделал! – Искра развернулась к маме спиной.

Спина была в рубцах. Мама отвернулась.

- Не нравится смотреть? А ты смотри! Это я страдала! Пока ваше молчаливое большинство эклеры кушало!

- Прекратите! – Потребовала мама.

Отца не было дома. Я сидел в своей комнате ни жив, ни мертв.

- Нет, не прекращу! – Орала Искра. – Я за правду страдала, потому что не могла видеть несправедливость. Меня в сорок восьмом десять животных из гэбья... - Искра замялась, - в общем, я и детей потом не смогла иметь! Хотя меня кадрил гэбистский лейтенантик, когда я еще училась в техникуме. Могла бы с ним жить, как зажратая сука! Но я не отреклась от отца! А он у меня был простым библиотекарем, не с той фамилией, с немецкой! А когда забрали меня, там избивали до полусмерти, насиловали, ногти щипцами дергали, жгли!!! - Искра заорала что есть мочи.

- Ой, щас соседи прибегут! – невпопад выпалила Дина.

- Успокойтесь, пожалуйста! – Произнесла мама взволнованно, поморщилась, опять отвернулась.

Искра успокоилась, надела свою кофту и как ни в чем не бывало уселась за стол.

- Ты не боись, девочка, - продолжила Искра. – С Вишняковской семейкой разберемся, ты в накладе не останешься.

Мама молчала в тряпочку, потому что спасовала перед такой реакцией.

- И что нужно делать? – Спросила.

- А Миронна тоже хороша. - Сказала Искра теперь совершенно спокойно. – И она имеет свои виды. Но ее-то мы запросто согнем. – Искра отхлебнула чай из блюдца.

- Вы про Нину Мироновну? – Спросила мама.

- Вы не единственный ребенок Вишняка, - сказала Искра, - у него еще есть сын.

- Брат? Столько родственников сразу. - Сказала мама.

- Надо только его найти, - сказала Искра, - по моим сведениям придурочный, живет где-то в белых столбах!

- А эту историю я помню. – Произнесла Дина.

- Когда Вишняк с Нинкой разошелся, - продолжила Искра, - я-то всегда была рядом, но он не замечал меня, и кстати, не вступился, когда меня в сорок восьмом гэбье стащило. А В Индокитай поехал на три месяца как раз в сорок седьмом.

- Подожди, - вмешалась Дина, - Вишняк был в Индокитае в сорок шестом.

- В сорок шестом я родилась, - вмешалась мама.

- Да причем тут Вы, - возмутилась Искра и тут же опомнилась, - А, кажется, я помню Вашу маменьку! Ну так вот, ладно, хронология не столь важна, с Нинкой они поженились, по-моему, в сорок девятом, это Ролли подсуропила, хотя они абсолютно не подходили друг другу. А может дополняли. Вишняк ведь рассеянный, витал в облаках, а Нинка ушлая баба. В пятьдесят девятом, я тогда в санатории работала библиотекаршей... Так вот в пятьдесят девятом Вишняк преподавал английский в институте стали и сплавов, была там симпатичная жидовка. И вот видимо у них срослось, знаете, как это бывает, слово за слово, то проводишь, то встретишь. В общем, новая Нинка Миронна увела Вишняка у старой Нинки Львовны. Миронна физику преподавала. Главное, Миронна пришла к Львовне и сама выяснила с ней отношения. Львовна тогда решила не артачиться, боялась, что если она не даст развод, Вишняк какой-то компромат пустит в ход. А Львовна от каждого шороха вздрагивала, она работала на студии ЦСДФ и стряпала партийные киноагитки. И еще одна причина развода, Львовна не могла иметь детей.

- Да, это я знаю, - сказала мама, - Папа и Нина Львовна меня хотели удочерить, мне было двенадцать.

- Я тоже помню. – Сказала Дина.

- Да что ты помнишь, - произнесла Искра, - вот я помню, они даже Вашей маменьке деньги предлагали, по-моему дореформенных тысяч двенадцать или даже больше. И, кстати, Ваша мама почти согласилась, но ее остановила чисто женское соперничество. Ну не хотела она, чтобы у Нинки, этой врагини, было пусть неродное, но дите!

- Какие же мы с матерью разные! – Сказала мама.

- Что говорить, - махнула Искра рукой, - Так вот. Миронна сразу забеременела. Не знаю, правда, сколько раз они... ну это... случались... По-моему, всего один, мне Авдотья, племянница Миронны все доложила. Она тогда у них гостила. Да, спали Миронна с Вишняком в разных комнатах. А была это четырехкомнатная квартира Миронны на Усачева.

- Так моя мать тоже вроде с Вишняком была всего один раз, - вмешалась мама, - поэтому Вишняк и не верил, что я его дочь.

- Ну, Ваша мамаша, насколько я знаю, - сказала Искра, - была до мужичков очень охоча.

- Так Вы не верите в наше родство с папой? – Испуганно спросила мама.

- Да верю, верю, - надменно произнесла Искра, - я пошутила. Но дело не в этом. И вот на свет малыш уродился. Болезненный такой. По-моему недоношенный даже. Мальчик. Назвали в честь отца Володей. С младенчества у него то ветрянка, то желтуха, гемоглобинчик хиленький, а про иммунитет я вообще не говорю. Буквально каждый месяц подхватывал всякую хворь. Но худо бедно вырастили до школы. А родился он в шестидесятом, значит, в школу пошел в шестьдесят седьмом. Кстати, как это часто бывает, чем хилее тело, тем ум яснее. Очень был смышленый. Читать начал чуть ли не в четыре. И рассудительный. Мозги у него конечно были мощные. Папа Володя с трех лет с ним занимался английским. Так что к семи годам малыш мог кого угодно зашпрехать.

Надо отдать должное, Миронна с ним тоже возилась. А им врачи говорили, с такой болезненной физиологией ребенку нельзя много бывать на солнце. И что Вы думаете, поехали летом в Пицунду. Миронна там все больше о себе, а ребенок, знай где-то там...
И вот что-то произошло, мальчик почувствовал себя плохо. Врача вызвали. Ну, врач сказал, обыкновенный перегрев. Приехали в Москву, отвели к доктору. Малыш стал чахнуть. Вначале перестал говорить. Опять к доктору. В больничку положили. И как только не боролись, но сознание ребенка умерло. Миронна все реже и реже к нему ходила, понимаете ли, диссертацию писала. Вишняк как-то крутился и тоже ему был не досуг навестить ребенка. Володя мне однажды сказал, им пришло письмо, Вовочку перевели на постоянное жительство под Москву в специализированную больницу. Мы тогда ездили в Ленинград и с превеликим трудом достали билеты на что-то Товстаноговское. Пошли значит, в антракте в буфет. И не помню, к чему Володя заговорил... Ах, да, по-моему я сказала, что собираюсь пойти работать в школу.

- Нет, - вмешалась Дина, - ты ему сказала, что педагогика – это большое искусство.

- Правильно! – Согласилась Искра, - Володя сказал, что отца из него не получилось, очень жаль!

- Какой кошмар! – Ошарашено произнесла мама.

- Уверяю Вас, - сказала Искра, - Может оно и к лучшему. Ребенок только сковывал их творчество!

- Какими ты словами говоришь, - опять вмешалась Дина, - я бы наплевала на творчество, если бы у меня был ребенок.

- Зачем тебе ребенок, - сказала Искра, - у тебя есть я! А, кстати, после этой истории Вишняк и Миронна разошлись. Вишняк вновь женился на Львовне. А в 72-ом они эмигрировали.

- Невероятно! – Мама все не могла придти в себя.

- Дело в том, - продолжила Искра, - мы можем это все использовать против Мироны. Она сейчас влиятельный человек в обществе Мемориал. Уйдет в тень сразу, если мы пригрозим ей скандалом про ребенка.

– Не нужно мне ваше наследство. – Отрезала мама.

- Не переживайте, - пыталась успокаивать Искра, - всяко в жизни бывает, жизнь, как говорится, явление полосатое! А теперь я расскажу, что придумала против другой Нинки.

- Да уйдите же вы! - Закричала мама. - Вы что, не понимаете, мне ничего от всех вас не нужно!

- За десять миллионов фунтов и побороться не грех, - продолжала Искра, - мне только нужна бумажка, что вы мне заплатите процент.

- Вон отсюда! – Закричала мама. И буквально силком стала выпихивать Искру из квартиры.

- Ах так! – Закричала Искра.

- Мы сейчас уйдем, уйдем, - по-мышиному нашептывала Дина, держась за Искрину кофточку.

- Нет, - пыталась сказать Искра, держась за дверную ручку. – Знайте, Нинка Львовна на КГБ работала, и Вишняк. Вы думаете, почему их выпустили... Они под прикрытием! Их долбанный Галич тоже гэбист, и Солженицын!

- Убирайтесь! – Мама демонстративно стала выбрасывать из квартиры двойняшкину верхнюю одежду.

Как раз по лестнице папа поднимался. Увидев его, Искра обнажилась и продемонстрировала зарубцованную спину.

- Вот что вы со мной сделали! – Орала.

- Я с Вами сделал? – Удивился папа.

- Я совесть ваша, - продолжала орать Искра на лестнице.

Папа вошел в квартиру, мама что есть силы захлопнула дверь.

- Кто эта ненормальная? – Спросил.

- Родственница Вишняка, фу!

Вдруг мама засомневалась:

- Может, я неправильно ее выгнала?! Но она мне такое рассказала!

В общем, мама, конечно, переживала. На следующий день шмон продолжился. Действительно, позвонил какой-то странный мужик якобы из Австралии и на ломаном русском стал что-то говорить про цепочку.

Потом позвонила Нина Мироновна и сказала, что есть одна ненормальная и чтобы мама ее не пускала!

- Уже пустила, - сказала мама.

- Ах ты господи! – Запричитала Нина Мироновна.

Потом еще названивал всякий люд. Наконец, позвонил Вишняк, тут мама и растаяла.

В совершенно извинительном тоне, крайне деликатно, Вишняк попросил маму оформить вызов ему и Нине Львовне. Мама тут же забыла про шмон и наговоры.

Приехал Вишняк, остановился у какой-то приятельницы. Раза два за поездку виделся с мамой. Так они и продолжили свое отстраненное общение. Вишняк приезжал, бывал у нас в гостях. Мы в чопорном английском стиле пили чай, говорили о поэзии серебряного века.

В процессе развития русского капитализма, мама стала неплохо зарабатывать. Даже несколько раз приглашала Вишняка на Канары. Нина Мироновна к нам захаживала и постоянно говорила гадости про двойняшек.

Однажды мама осмелилась заикнуться о ребенке. Вернее не то чтобы заикнулась, просто вырвалось.

- Почему же, - произнесла Нина Мироновна совершенно спокойно. – Я не так давно справлялась. Мне пришла справка, что наш с Володей сын умер в 86-ом.

Мама конечно переключила разговор на другую тему, но самой Нине Мироновне тема о сыне не доставляла неудобства.
В последствии оказалось, что Нина Мироновна справилась о сыне, только когда захотела совершить со своей квартирой коммерческие манипуляции. Возникла необходимость его выписать, поэтому она и послала запрос в больницу.

До самой маминой смерти вся эта братия по отношению к нам не изменила холодного отношения. Только однажды, уже после маминой кончины, Вишняк приехал в Москву, зашел к нам и все за тем же чаем произнес:

- И как так получилось, как же вы не уберегли Ларису?

Мама умерла в 2001-ом. Вишняк пережил ее на шесть лет. А свою жену Нину на четыре года. Незадолго до смерти все нам названивал и постоянно спрашивал чьи-то телефоны, которые видимо сохранились у мамы в записной. Или я, или отец давали ему телефон. Вишняк, заикаясь, говорил "ббббблагодддарююю".

Кстати, про наследство до сих пор идет слух. Вот думаю заняться этим. Все-таки десять миллионов фунтов на дороге не валяются.