2.

В конце концов, он добрался до своей квартиры, открыл дверь и… О боже, резкий затхлый запах перегара чуть не сшиб его с ног! Это его сосед Володька, видать, в процессе выгона самогона снимая пробу первача, как это у него часто бывает, уделался и теперь, если не выключить всю его хитрую аппаратуру, может здорово рвануть! Митрич проделал уже давно знакомую ему операцию по обезвреживанию Володькиной самогонной бомбы и пошёл к себе в комнату.

Володька был парень неплохой, сорока пяти лет от роду. Бывший милиционер, он пять лет тому назад развёлся с женой, которая ушла от него к какому-то крутому бандиту. Забрала с собой их дочь, на этой почве он запил горькую. Ему, честному менту, не предавшему ни разу честь мундира, тяжело было понять женскую меркантильность, жажду красивых вещей и ценных подарков - в общем, предметов, которыми Володька обеспечить её не мог. И запил он крепко, за что и был уволен из органов.

У себя в комнате в полнейшем унынье Митрич включил телевизор и сел на диван. «Господи, спаси и сохрани» - произнёс он вслух, человек он был крещённый с детства, но к богу обращался редко. По телевизору шла передача на тему суицидов, какой-то говорливый профессор объяснял природу явления этого процесса в России, в таком массовом виде.

Судите сами, говорил он, за год в России жизнь самоубийством оканчивают до пятнадцати тысяч человек. Как в Афганистане за десять лет теряем, подумал Митрич. А профессор продолжал: люди, идущие на этот шаг, не смогли вписаться в реалии сегодняшнего дня, у них, так сказать, косное сознание, вот они и остались не у дел.

Как это косное сознание, подумал старик… Если не умеешь воровать и обманывать, значит, не соответствуешь эпохе, значит, и не выживешь? Он хотел переключиться на другой телеканал, так как от этого бреда плешивого оракула он подраскис… Но тут профессор высказал заинтересовавшую Митрича мысль о том, что существует мнение нескольких специалистов: таким образом люди протестуют против сложившихся порядков.

Профессор так медленно и убедительно произнёс эти слова, что Митрич невольно вторил ему. Он одобрил и поддержал это мнение, было в этих словах что-то осмысленное, что-то подталкивающее к крайней форме протеста. Старик загорелся: да, это то, что надо! Да, я готов выразить единовременный протест всем этим подонкам, раскурочившим страну.

С тех пор, как убили его внука в Чечне он уже думал об этом деле так как, по его мнению, жить больше не имело смысла. Но что-то удерживало его от этого поступка. Может быть, надежда… Старая спутница человека, что держит его испокон веков в своих дряхлых объятиях, заставляя уповать людей на чудо, когда уж совершенно всем ясно, что это чудо надо сотворить самому. И это спасительное творение частенько может принимать уродливые, грязные формы, но других способов спастись у человека, кроме как действовать – нет. И никогда не было. Хотя, каждый раз до самого критического момента люди стараются не думать о реальности, а уповают на чудо, на какую-то придуманную ими же надежду.

Да, надежда была и у Митрича, но лишь до сегодня, здесь и сейчас он понял окончательно, что ему надо делать. Сегодня он прозрел и понял, что будущее беспросветно. Что без радикальных мер в России ничего не изменишь. И, кажется, он увидел хороший способ повлиять на ситуацию. Он мгновенно в уме распланировал, что напишет предсмертную записку, обвинив в ней власть в своей смерти, он приведёт серьёзные аргументы, предъявит претензии и… петля закончит его существование. Всё, всё решено, думал он. Оставалось и дело-то за малым: как ни странно, в доме не было верёвки.

Митрич решил сходить в хозяйственный магазин и приобрести там верёвку, а остаток занятых двухсот положить возле записки, подписав, кому из друзей - сколько. Да и хотелось ему в последний раз взглянуть на этот сошедший с ума, но все-таки его мир. Он встал с кресла, включил радио и стал ходить по комнате. Тут из динамика приёмника после обрывка фразы «…о сне забыть вы не спешите, в Жилсоцгарантию звоните» понеслась до боли знакомая мелодия. «Вставай, страна огромная», - это опять рекламировали средство борьбы с паразитами. Мелодия ещё больше подстегнула Митрича и он пулей вылетел на улицу.

Он шёл, не замечая ничего, в его голове крутился план его предсмертной записки. Он был полностью уверен, что только так можно выразить свой протест режиму, захватившему власть в его недавно процветавшей стране.

Полон решимости, он ворвался в магазин. С порога начал глазами шарить по полкам и стеллажам. Тут же к нему подошёл молодой прокуренный охранник, сказал: «Батя, если чего хочешь купить, определяйся побыстрей, а то магазин скоро закрывается, я тут и за кассира».

Митрич ответил, глядя смущённо: «Мне б веревку, сынок», на что охранник безразлично ответил «Вешаться, что ль, собрался?».

- А хотя б и так! - парировал пучеглазо Митрич.

- Да ничего. Мне-то что… Вон там, в левом углу у нас верёвки. Иди, бери да вешайся сколько тебе влезет, – как-то обиженно пробубнил охранник, закуривая новую сигарету у дверей.

Митрич пошёл к указанному углу и, наконец, уткнулся прямо в полку, где лежало множество разных верёвок: толстых синтетических, бельевых, синих, белых, оранжевых. Вот эта подойдет, - произнёс он себе под нос, увидев синюю верёвку с мизинец толщиной, - эта выдержит. Митрич поднялся на цыпочки и потянулся в дальний верхний угол полки. В этот момент вопрос внезапно подошедшего сзади охранника «бать, ты чего так долго» заставил его повернуться.

- Да я… - хотел было что-то ответить Митрич, но его рука, потеряв заданный курс, скользнула в другую сторону и что-то кубарем полетело вниз. И, шмякнувшись об пол, разбилось.

Митрич посмотрел на пол: там вперемешку с осколками растекалась бесцветная лужа, это был «Ликвидатор», средство борьбы с паразитами. Жидкость всё больше растекалась по полу, размачивая и разглаживая розовую этикетку, на которой контурно был изображен Сталин, давящий могучим кулаком какого-то паразита. Жидкость делала своё дело, и Сталин всё больше и больше намокая искажался. Дмитричу показалось, что Сталин ему подмигнул и улыбнулся, как бы подбодрив.

Между тем охранник метал громы и молнии. Грубо, трёхэтажно матерясь, плюя на руки, спешно затушив о ладонь сигарету, он всячески выражал своё отношение к промашке пожилого человека.

- Ты, блин, что творишь-то, старый ты хрыч? Хочешь, чтоб тут всё сгорело? Эта жидкость легко воспламеняющаяся!

Стоп! В голове Митрича понеслись какие-то искромётные, в буквальном смысле зажигательные мысли. Но они имели хаотичный характер: наскакивали друг на друга, взрывами рождая красочные образы. Кремль озарялся огненным салютом, длинный чёрный бронированный президентский «мерс» – тоже… Да, сжечь! Да, разнести к чёртовой матери этот криминальный режим. Как они по-бандитски с нами, так и надо им ответить. У Митрича в голове выстраивался план по выводу страны из спячки. Он потянулся вверх за новой бутылкой «Ликвидатора». Сжав её в мозолистой руке, спросил у охранника со злым прищуром: «С-сколько с-сстоит?»

- Десятку, - ответил тот, успокаиваясь, - что, ценника не видишь?

Митрич немедленно протянул двадцать рублей охраннику, глядя ему в глаза.

- За разбитую и за эту бутылку, - произнёс он всё так же сурово.

Держа «Ликвидатор» в руке, Митрич отправился к выходу, но охранник окликнул его уже дружелюбнее: «Дед, ты же верёвку хотел купить?».

- Оставь себе на чёрный день, коли разоритесь, мне-то она теперь не понадобится, - ответил он с усмешкой только что обретённого превосходства.

- Вот чокнутый, довели стариков до ручки реформаторы, - уже тише и задумчивее произнёс охранник, глядя в след уходящему Митричу.

На улице вечерело, тучи затягивали небо хмурой пеленой, но ни погода, ни какой-либо другой внешний фактор не могли бы теперь огорчить Митрича: он был как никогда решителен и в особенно приподнятом настроении. Неуклюжий случай подсказал ему выход, из, казалось бы, тупиковой ситуации. Совершенно чудесным образом появился смысл дальнейшего существования. Митрич яростно вцепился всем умом в свою идею, устремился к борьбе, к активному сопротивлению антинародному режиму. И какое-то давно забытое чувство овладело им, чувство, знакомое с давних, военных, партизанских пор…

Чувство, забитое, заглушенное и размытое демократическим телевидением, газетами и, казалось, полностью забытое. Это чувство ответственности за судьбу страны: за будущее всего общества, за жизнь будущего поколения. И вот, именно сейчас, в небольшом хозяйственном магазине это чувство вернулось к Дмитричу из глубины души, словно из партизанских лесов, из его боевой молодости.

Теперь он не только знал, кто его враг, но и знал, как с этим врагом совладать, благо в партизанском отряде он был самым юрким подрывником, мог пролезть куда угодно, умел со своими «коктейлями» беззвучно взбираться на железнодорожную насыпь или же по-пластунски подбираться по снегу к обозам... Митрич в своём воображении был на высоте, ведь сам Сталин подсказал ему, что надо делать и отвратил его от глупого, малодушного поступка. Ведь ветеран наш прекрасно помнил слова лучшего друга авиаторов из фильма о Чкалове: «Умирать преждевременно тяжко, но не так страшно, как умирать впустую, сознавая, что не выполнил задуманного, возложенного на тебя народом, партией!». Не дословно, но по смыслу именно так тогда наставлял Иосиф Виссарионович только что им же вызволенного из рухнувшего «ишачка» Чкалова…

Окончательно в реальность из своего воодушевления Митрич вернулся уже перед родным подъездом, у которого сидели местные старушки, бурно обсуждая сегодняшний почтовый сюрприз СОБЕСа по урезанию их пенсий: кому-то не выплатят вовсе, а вот всем льготникам и репрессированным, а так же детям репрессированных выплатят две трети. Он, хоть и воевал, но как малолетний партизан, не солдат – ветераном не считался. Дома Митрич ещё долго обдумывал план радикальных действий, пока, наконец, не решил, что спешка здесь неуместна и окончательное формирование плана решил отложить на завтра. А для этого надо хорошенько выспаться.

Сон пришёл быстро в этот раз, бессонница отступила перед осмысленностью его будущего. Во сне Митрич помолодел и купался в давно забытых чувствах: целовался в землянке со своей партизанкой, немного похожей на легендарную Зою. В этот раз она обнажилась по пояс и позволила себя целовать, где раньше не доводилось – но только потому что провожала его на такое задание, которое не сулило его возвращения в отряд. Юные, как ягоды шиповника, расплывчатые соски партизанки цветом напоминали намокшую этикетку разбитой в хозяйственном бутылки. Митрич спал долго и крепко, и из заветного сна его вытолкнула сама партизанская любовь: пора, мол, плакала и провожала.

Он всегда оставлял на ночь радио включённым, и оно будило его ровно в шесть. Как никогда спокойно, под звуки сменившей утренний гимн Глинки занудной рекламы «Жилсоцгарантии» Митрич открыл глаза, пулей влетел в свои стоптанные тапочки. Бодрый, с головой, полной свежих идей, он заварил себе крепкого чаю, бросил в него остатки лимона, сделал бутерброд с подсохшим сыром «Эдам», сел за стол, взял карандаш, старую, наполовину исписанную квартплатами тетрадь, и стал записывать в неё первоочередной список дел для реализации своего плана.

Идеи, одна главней другой, наскакивали друг на друга, путаясь в голове, но на бумаге всё-таки стал появляться последовательный план. Получалось грандиозное действо! Раньше он даже не предполагал, что многое из того, что ему так не нравилось в этой отчуждаемой от него стране, он мог изменить фактически один, или при помощи небольшой группы единомышленников. В материальную часть проекта входила закупка оборудования (автомобиля, прежде всего), для всего этого требовалась приличная сумма денег. Он понимал, что в процессе реализации плана наверняка потребуются дополнительные незапланированные средства, на экстренные расходы. Да и вообще в современных условиях невозможно быть мобильным без денег.

Строке на пятой плана стало ясно, что реализация его проекта находится под угрозой и целиком зависит от определённого количества денежных знаков, которых у Митрича почти не было: занятые двести не в счёт. Но он не унывал: цель оправдывает поиск средств. Напрашивался лишь один скорый выход: продажа его недвижимости.

Для человека, не обременённого проблемами страны и её народа, этот выход был бы неприемлем, - квартира же единственный кусочек страны, доставшийся ему лично бесплатно, по приватизации. Да и вряд ли такой «необременённый» человек мог бы даже в сознании другого заподозрить зарождение такого плана действий. Но Митрич желал народу добра: желал, чтоб в страну вернулась Советская власть, и ради этого мог пойти на любые жертвы. Это было смыслом его жизни с детства, он осознавал ответственность за судьбу родины, и вся его дальнейшая жизнедеятельность, а поработать он после войны успел много кем, была направлена на укрепление и процветание великой страны. И поэтому решение о продаже своей комнаты ему далось легко, то есть, конечно, где-то в глубине сознания его тревожили сомнения, но цель брала верх.

Он прозвонил ряд агентств недвижимости, услышав по радио опять телефон из рекламы, остановился на «Жилсоцгарантии» как на справочном бюро, узнал предварительную стоимость своей комнаты и двухкомнатной квартиры внука, погибшего в Чечне. Сумма получалась приличная: комната в коммуналке его тянула на пятьдесят тысяч долларов, а квартира оценивалась вообще в астрономическую для Митрича сумму в двести пятьдесят тысяч долларов. Чтоб не рисковать, Митрич решил начать с продажи комнаты. Он подал заявку в приличное агентство по совету своего старого знакомого функционера из КПРФ, он с ним часто совершал совместные вояжи на разного рода демонстрации...

Теперь дни закружились суматошным вихрем: клиенты нашлись быстро, и квартирные агенты то и дело выдёргивали Митрича во всякие инстанции для сбора разных справок. Наконец, основные справки были собраны, и первый клиент выплатил Митричу залог – за комнату. Он чрезвычайно был рад этому обстоятельству. На полученные за комнату деньги он первым же делом купил у соседа по подъезду подержанные «Жигули», ВАЗ 2102. Автомобиль 1982 года выпуска стоил 500 долларов, состояние его было не ахти какое, но всё же передвигаться на нём было куда сподручнее, чем пешком.

Юридически автомобиль переоформлять Митрич не стал, так как понимал, что машина предназначена не для прогулок, и лишний раз светиться в госинстанциях - себе дороже. Сосед просто написал от руки доверенность сроком на один год и спокойно колесил по Москве закупая разные нужные вещи. Он подкупил на оптовом рынке ящичек «ликвидатора», опробовал на пустыре одну бутылочку и пришёл к выводу, что это средство как раз то, что надо. Так как оно легко воспламенялось и горело чуть медленнее, чем бензин. Он специально сравнивал эти две жидкости, чтоб отдать одной из них предпочтение.

Так же он в уме прокручивал, просчитывал на стойкость возможные кандидатуры людей, готовых пойти с ним до конца, во имя возрождения страны. Заведомо зная, что тот монстр, против которого они выступят, может их сожрать, не моргнув глазом, монстр этот назывался пока в оппозиционной печати сложно и путано: «коррумпированная криминально-олигархическая власть»…

Опыт аварийного займа денег в счёт пенсии показал, что подчас, казалось бы, самые доброжелательные люди при серьёзных обстоятельствах, становятся бездушными детьми своего времени. В общем, с реальными помощниками-единомышленниками, наблюдался серьезный дефицит, как в последние советские, горбачёвские годы с колбасой в стране...

Полагаться на своего КПРФника он тоже особо не мог, так как хорошо знал об официальной позиции-оппозиции ЦК, который предполагал путём конструктивного диалога с властью донести свои идеи до сознания масс. И таким «нежным» образом поменять социально-экономический курс развития страны, мягко перенаправив его в позитивное русло. Но годы таких возможностей-мягкостей всё шли, страна умирала, оппозиция предлагала «эффективные методы ведения государственного хозяйства при многоукладной экономике». А власть всё укреплялась, богатела, и не слышала, или не хотела слышать этих предложений. И из года в год, всё больше и больше игнорировала левого оппонента.

Митрич не раз разговаривал с партийными функционером на эту тему, но тот свято верил, что плешивый мозг его партии всё тщательно выверил и что ещё не время для резких движений-свержений. В общем, Митрич ясно понимал, что эти люди будут подключаться только в момент, когда уж наверняка народ в большинстве своём поддержит радикальные методы борьбы... Как засадный полк, партия выжидала со своими региональными отделениями революционной ситуации, от которой были далеки и низы, и верхи (особенно партийные).

Но не всё так было печально вне партии: у Митрича имелся один знакомый человек, который страстно высказывал теории о силовом варианте защиты страны от «питерских супостатов». Например, одним из возможных вариантов он видел провозглашение в одном из регионов России свободную от грабительских законов федеральной власти зону. Он считал, что какой-либо самостоятельный и амбициозный губернатор «красного пояса» (опять же, не без помощи КПРФ избранный) однажды сплотит вокруг себя все здоровые оппозиционные силы своего региона. И если выждет подходящий момент, когда власть пойдёт на попрание прав граждан, и объявит о своём неподчинении центру, то не найдётся уже такой силы, которая сможет обуздать народного защитника на столь высоком посту. И забурлит Россия: в этом случае режиму придётся договариваться с оппозицией и, как минимум, создавать коалиционное правительство.

Конечно, таким регионом должен быть исконно русский регион, так как провозгласи он неповиновение в национальной республике, лидеров бунта сразу обвинят в сепаратизме на национальной почве. Вследствие чего народ России сплотится вокруг федеральных шулеров, и голодные солдаты будут снова отстаивать дворцы чиновников, засевая снарядами землю вольнодумцев. И совершенно другой сценарий, с его товарища слов, был бы, если б поднялся исконно русский регион: общественность в этом случае наверняка призвала бы власть к диалогу. И вряд ли нашёлся бы хоть один генерал, осмеливавшийся утюжить русскую землю калёной сталью, как утюжил в составе федеральных войск внук Митрича Чечню, за что и был убит...

Ведь даже если режиму и удалось бы найти такого, как Грачёв или Романов, генерала, что смог бы отдать приказ расстреливать покосившиеся домики в ограбленной режимом провинции, даже в этом случае приказ был бы вряд ли реализован. Потому что не удалось бы найти должное количество офицеров, кто взялся бы за такую грязную работу, за уничтожение русских поселений. И если режиму всё-таки удалось бы купить командующий состав такой армии, то уж наверняка боевые окопные офицеры и «секретное оружие России», восемнадцатилетние необученные солдаты стали бы стрелять в своих братьев, в таких же бедных, обездоленных людей, как они сами... Вышедших защищать честь России, выступивших против криминальной верхушки, окопавшейся в административных дворцах.

Товарищ теоретик уверенно утверждал, что такой альянс патриотов в благоприятный момент найдёт понимание в обществе и неизбежно приведёт к победе в России народно-патриотических сил. У него даже были разработаны рекомендации для разных регионов страны, как губернаторам сплотить незаметно для центральной власти нужное количество народа и в подходящий момент предъявить ультиматум. Особо подходящим на такую роль регионом он видел Краснодарский край. Этот край как никакой другой, по его мнению, мог долго выстоять в неизменно возникшей бы, в чём он не сомневался, блокаде со стороны центральных властей. Этому краю дольше других в России не требуется топлива для обогрева жилищ. А, например, случись такое неповиновение центральной власти где-нибудь в Иркутской области или на Камчатке, их вольность закончилась бы ровно с приходом первых морозов, где-нибудь в сентябре-октябре.

А этот край особый, в нём есть и полная продуктовая независимость. В нём есть и сплочённый вольнодумный казачий народ, который из года в год доказывает своим голосованием на различных выборах (в коих он предпочтение отдает патриотам и коммунистам), доказывает и показывает массовый патриотизм. Этот край имеет большую акваторию морской госграницы, что делает возможным поставки туда в кризисный период нужных вещей, - например, оружия и продуктов питания. А также вдобавок к большой приграничной акватории край граничит с большим количеством субъектов федерации, что даёт возможность попадать в мятежный регион множеству добровольцев, коих сыщется немало, едва прослышат, что где-то наконец нашлись герои, готовые повести борьбу против ненавистного режима грабителей российских недр.

Вот примерно так мыслил его хороший знакомый, проживающий в городе Лобня Московской области. Омельченко Николай Сергеевич был вдовец, дети его поразъехались по стране, поэтому он проживал один в частном добротном доме, на окраине города. Он с громадной радостью, как родного пустил на постой Митрича, когда тот приехал к нему и поверхностно объяснил ситуацию с продажей своей недвижимости.

Продолжение следует

Ликвидатор (повесть) ч.1