Осень 1990 года. Латвийская Елгава, центральная площадь, памятник Ленину, подъемный кран, три-четыре сотни жителей районного центра, четко разделившихся на советских и антисоветских, но советских уже было меньше.

До украинских скачек вокруг памятников Ильичу, до повального ленинопада еще оставалась четверть века. Но латыши со своими прибалтийскими собратьями - литовцами и эстонцами начали скакать уже тогда, в конце восьмидесятых. Выстраивались на всем побережье Балтики, сцепив руки, молчаливо показывали "балтийский путь" "колониальной" Москве, рвались в Европу обетованную.

Чтобы уйти от социалистической свободы с наличием тормозов от вседозволенности в свободу без тормозов, нужно было показать отсутствие этих тормозов, чтобы тебя приняли в свою стаю. Сладко пела райская птица Сирин с пятнистой головой: "больше социализма, больше демократии!", обещая блаженство и забирая ум у пленившихся.

Мы с братом ехали из Риги и заехали по его делам в Елгаву. Впервые я увидел так воочию противостояние народа.

За два года до этого я, правда, уже сталкивался с проявлением национального яда ненависти на пляже в Юрмале, когда тщедушный национальный "интеллектуал" предложил нам убираться вон из Латвии, из Прибалтики. Короткий спор о дружбе народов не привел и не мог тогда привести к мировой. Оставалось гордо заявить о том, что мы, советские, чувствуем себя на всей земле гражданами одной страны и одно ему направление - на русском.

Сигнал о приближении распада страны мне стал ясен в том 1988 году.

Но здесь было уже другое.

Тогда, в Елгаве, спустя два года во мне проснулся защитник моей социалистической Родины.

Первый и последний раз я потянулся за (не своим, правда) пистолетом, лежащим у брата в бардачке. Брат-коммунист крепко тогда сжал мое запястье: "Не трогай, не сейчас, время придёт", спасая меня от непоправимого тогда.

Оно все равно придет. Время не только лечит, оно наполняет нужным, правильным.

Тот елгавский памятник сняли и спрятали на местном каком-то заводе.

Вдова скульптора Калейса уже в "свободной" Латвии спустя семь лет получила авторское вознаграждение, а потом его купил датчанин и увез в свой Хернинг. Там он и лежит на злобном скульптурном постаменте, названном "Ленин умер" и напоминающем нечто неподходящее, канцелярское.

Но Ильич, как вы можете сами убедиться, лежит и глядит отнюдь не как мёртвый, а как очень чуткий к перемене погоды отдыхающий на холодном балтийском пляже...

Ну, пусть себе они мечтают, что Ленин умер, его-то дело так никто и не сумел похоронить.

В битве за коммунизм всего лишь проиграно первое, вековое почти сражение. Как можно похоронить живое?

Материал по теме:

Самый великий русский