|
Киев, за месяц до похищения Леонидаса (ч.2) - 2013.01.20 Автор: Дмитрий Чёрный
эта нервность, беспокойство за своё благоустройство, всегда овладевает быстро, не поэтапно: вот я вышел уже на более оживлённую улицу, и встречные говорят благостно… а я вдруг вспоминаю, что если Манчук не отзовётся, то в качестве резервного имею я, и то как возможность, только номер телефона Терещука. Чубатый сказал, что и его поставил в известность о моих блужданиях. как будто проворачиваюсь я на незнакомых улицах – теперь удовольствие непредсказуемого поворота уже не в радость. «долгий апогей сорванной резьбы.» всё, пора звонить. по-прежнему безответен мобил Манчука (как я его не посадил ещё своими долгими прозвонами?), звоню Чубатому, диктует номер Терещука, набираю оный… он на дискотеке, что ли? грохот неимоверный, сквозь который он почему-то не громко, а скорее к шёпоту ближе, вопрошает, словно сам с собою говоря: - Какой Дмитрий?.. Ничего не слышно… Дми-итрий… Не понимаю… Я в электричке, извините… - дмитрО чОрний! – ору с траги-иронией, но и этот вопль гасится вагонной акустикой и шепотливым неузнаванием в голосе старого, проверенного марксиста… да-с, вот так быстро и иссяк запас ниточек, ведущих к гарантированному ночлегу. бывший только что заодно со всем городом и прохожими, как видимыми, так и невидимыми, где-то вкушающими в квартирах чай и в кафе кофе с коньяком – я остался один с рюкзаком своим. две случайности – один забыл мобил дома, другой едет. а вот третьего, Киричука – я номер не удосужился взять. и у Чубатого его нема. теперь только Мухареву звонить назад в Днепропетровск. аварийный вариант. - Да, Дима (типично мухаревское приветствие, с украинской напевностью и медлительностью), записывай… вот же добрая душа, был наготове! дал номерок писательский. я, уже смеясь над собой, докладываю писателю, проглатывая и забывая впопыхах его имя и фамилию, что вот хотел остановиться у товарищей, да не судьба, - и кому ж посмеяться в жилетку-мобилку, как не собрату-писателю? он рад, по голосу судя, такому звонку – небось, что-то слышал обо мне или читал, - но вот беда, отвечает в тон моему улыбающемуся голосу, он сейчас во Львове. сюжет окончательно комичен… я со своим рюкзаком, с его вытянутой по-попрошайски ручкой - как на приколе, застрял в механизме переваливающегося через полосу дневной видимости Киева. доехать до перекрёстка, где безмятежно варятся в собственном соусе запахов сидящие в открытом кафе, - вроде бы близко. но что это изменит? впрочем, и паника тут неуместна: не я ли так жаждал попасть сюда и лишь одно считал препятствием, ментовское внимание, недопущение до улиц. именно этих. ну так и что же? наслаждайся – всю ночь напролёт! город по-прежнему и по-новому, но-ночному твой, и энергии хватит, и денег – ну, не на ночлег, но уж на энергетическую подпитку-то точно! эх, Терещук, Терещук… классик сайта Коммунист.ру с первых месяцев его открытия. почему-то именно этот не узнающий меня голос, а не всё остальное молчание – показался предательским. вероятно, так себя чувствовали на судах в тридцатых те, кому давали возможность вызвать заступников, свидетелей в свою пользу – советская юстиция предоставляла сию возможность. Евгения Фёдорова это описала красиво: как почти все отворачивались на Арбате в судебном полуподвале Московского военного округа в 1935-м от неё, обвинённой в террористической болтовне, услышанной в день похорон Кирова (которая таки имела место, но на кухне, а не в антисоветском подполье). ведь должно было сложиться в дайджесте его: Чёрный в Киеве, ищет Манчука, какой же ещё Дмитрий мог звонить после этого… в две тысячи восьмом именно Терещук поднял ночью по тревоге все свои резервы из Рады, благо там бывших не бывает (друзей). и вот в захолустное Соломенское РОВД к нам в камеру, где в тревожной бессоннице не стало уже ни еллина, ни иудея (ни троцкиста, ни сталиниста) – нагрянула комиссия Рады по правам человека, которой открыты все двери всех отделений полиции. комиссия в лице одного человека – но тут-то держиморды и поняли, кого схватили в качестве то ли международных кощунников, посягнувших на святыни православные в праматери городов русских, то ли злостных хулиганов, понаехавших москалей… засуетились, а мы заулыбались на свет – хотя это спросони напоминало провокационный шмон. из-за ментов сперва выглянувший, а потом и зашедший к нам плечистый и масластый дядька в сером костюме с седыми усами, задавал нам вопросы на мове (отвечали ему парубки-рэдскинЫ) и был почти по-боевому воодушевлён. следов сна на лице не имел, но нам дал понять спокойствием, что исполняет пока роль для ментов – роль совершенно нам незнакомого человека, и прислал его сюда вовсе не орган власти, а друг-Терещук… это нас морально спасло, а то было на нарах сперва как-то гнило: изоляция всегда чревата страхами, веер возможностей раскрывается не в пользу прежних планов. а вдруг отсюда – в другое отделение, как делают хитромудрые стражи повсеместно? а там и товарищи не найдут… ну, это если дело политическое, и станут допрашивать-раскручивать... очень приятно вспоминать пережитые страхи и благополучно завершённые инциденты. но не сейчас. сейчас надо бороться за ночь грядущую! снова докладываю Чубатому, спровоцировав спешно его звонок, о своих неудачах. мой тернопольский оператор юношеским (едва ли не ломающимся) голосом подбадривает: мол, все киевские телефоны левых подниму, не вопрос. номера Киричука, конечно, нет, сколько не ищи. Шапинова тоже. в числе общих знакомых на счастье мне всплывает Захар Попович. милейший интеллектуэль, киевлянин. номер записываю, так как Виталий диктует с экрана. беру за шкирку-ручку свой рюкзак, везу к перекрёстку и набираю номер. отсчитываю гудки – уже приученный к неудачам телефоном Манчука. Захар подходит! излагаю ему всё с тем же нервным хохотком свои приключения. по-киевски, по-украински сперва замедленный, рассудительный Захар - рад слышать, это уже неплохо посреди ночи. сразу же страхует: ну, если не вызвоним товарищей, могу остановиться «и у нас». живёт он в сталинском номенклатурном доме, помню по пред-предыдущему приезду. вот это принципиально коммунистическое – тоже радует поверх всего лично-суетного. главное не чтоб тебе лично нашлось место, главное что все эти места – НАШИ… но это я от радости, наверное, обобщаю. на кромке киевской ночИ многоокОнной - мой Вергилий найден. договариваемся встретиться «на Льва Толстого», это тут недалеко. впопыхах я так и не понял, улица это или площадь… я исчерпал хаотическую программу гуляния – нелепо протоптавшись в неинтересном, безлюдном, закольцованном закутке. теперь намечен вектор. после моего излюбленно иррационального кружения-неведения (ласкания города, «но об этом потом» - или прежде, в 1-й части «Поэмы Столицы») – прямая рационального рывка. однако чтоб идти увереннее, спрашиваю попутного мне парнишку айтишного вида. улица или площадь? ну, где Макдональдс – чёртова топография Постэпохи! даже целый разговор завязывается: - Впервые в Киеве? - Не впервые, но ориентируюсь плохо. - А откуда? - Из Москвы. Точнее, из Днепропетровска, но это загогулина была. - Нравится Киев? - Да, особенно киевлянки. Просто нет слов. парнишка задумчиво улыбается. будто это ему комплимент. я всё же постарше его выгляжу, это и вселяет уважение в наш диалог. я словно накопил за время молчаливых хождений целые абзацы – и вот, бодро вышагивая, высказываю… и светлее электрически становятся дома, и явно мы взяли курс к Крещатику, хоть я не узнаю мест напрочь. дома высятся и сталинЯтся прянично… в них, таких, всегда есть нечто универсально-домашнее, советское, что сообщает тебе не о чужбине, а именно о родине – этот удивительный завет, оставленный на несколько поколений. внутри этого поколения домов с башенками и рельефными стенами – где-то и Захар. явно я дойду так быстрее, вместе, в ногу с молодостью. глупая мерка – но паренёк-то либо старшеклассник, либо первокурсник. вообще, я от него ждал разового указания, точнее подтверждения верности направления… но идём вместе, поскольку и ему туда. что общего у Льва Толстого и Рональда Макдональда? точно не время, но место – Киев. в Москве – уже общее обнаруживается у Пушкина и Рональда, список можно пополнить… да-да, вот тут я поворачивал: оглядываюсь на недавние свои шатания с некоторым высокомерием. ведь теперь появилась цель – о, этот ветреный кайф градоеда глазнОго! теперь и вдыхаем мы вечер с попутчиком. останавливаюсь на радостях, вручаю ему днепропетровский журнал с наиоткровеннейшей своей прозой (кота в мешке, растлитель!) – в дар и на память от Дмитро. вон впереди и станция метро, от которой я угулял в стадионную неизвестность, она и есть «Площадь Льва Толстого», как всё просто… мой проводник тоже хочет что-то подарить – спешит он на тусовку компьютерщиков, - и ручку в качестве подарка выискивает на эту тему. новая рыже-белая пухлая шариковая ручка. писателю пригодится. тоже какая-то юношеская секта, но, по крайней мере, базирующаяся на ценности технического прогресса, хоть и буржуазного по умолчанию, наверное… времени до встречи с Захаром еще полчаса. успею обойти кварталом слева место назначения… нет-нет, я не изменил своему бескомпасному принципу гуляния – наоборот, я проверяю киевскую топографию на действие собственных манёвров. вот сейчас минут за пятнадцать я должен обойти, вверх по холму и справа оставляя линию домов – весь кварталище этот жилой. а вот и серый сталинский дом в нём! дома такой масти – подчёркнуто скромные, неяркие, но массивные и рельефные (твердокаменность живущих в них большевиков явно символически закладывалась в отделке), встречаются в разных уголках центра. как раз на «Арсенальной» помню первый похожий, за пушкой. прохожу под снизу обросшими кессонами балконами, подумывая о том, что вдруг сейчас-то и встречу Захара, выбегающего из подъезда – почему-то напоминающего стилягу, в распахнутом пиджаке… нет, никто не выходит из дома, длится созвучный моему прежнему путешествию заговор молчания и безлюдья. прохожих мало, грохот трансформера их не пугает… огибаемый мною контур – не вполне прямоуголен, квартал отклоняется влево, и внутри – тих необычайно. чайный какой-то свет здесь и лишь одно кафе, но притягивающее иномарки – вон чёрный джипяра едет, светит фарами навстречу мне, выбирающему наименее для рюкзака тряский путь меж мостовой и тротуаром… почему-то именно здесь настигает меня замедление – может, зависть к сидящим в уличной части кафе, аккумулирующим тонкие кулинарные и сигаретные запахи вокруг себя. город создан для проживания-прожигания, табачного тления жизней – со смакованием и соблазнением прохожих… левей и снова левей (да, с этой площади я и начинал путь в неизвестность, по ту сторону вечера). подхожу с угла к месту встречи даже заранее, но желание бродить снова вокруг - отпадает медленно. вечер берёт своё на площади Льва Толстого – ответ Киева мне диалектичен, есть и улица и площадь - «толстовцы», - улица ведёт к площади... прислоняюсь к стене Макдональдса, наблюдая быт выходящих из метро, заходящих в макдак справа, и пьющих слева, у проезжей части – кофе, пиво… ноу-хау украинское, замеченное ещё в Днепропетровске, это автокофеварки. пикапы такие, в духе советских «ижиков», задние дверцы которых открывают скромный бар, в котором готовится, но главное, откуда благоухает окрест кофе. вот и здесь одна такая стоит меж стационарных пивных и кулинарных лотков. Захар не торопится, да и мне интересно, хоть и слабеющим к ночи, перегруженным за день зрением, улавливать особенности киевской жизни в роли неподвижного соглядатая. не столько вижу, сколько слышу от метро пение, перемежаемое аплодисментами – то оперных партий высоким, то «Звезда по имени» цоевским заниженным (не его диапазон). арбатские мотивы… впрочем, и тут есть, говорят, стена Цоя… только, наверное, не здесь. посматриваю, конечно, на часы – ощущение что пьян, перефокусировка с дальнего на ближний план даётся медленно, экран мобильника расплывчатый, но радостный, ведь там Захар возникал… из метро поддувает ветерок, и тут я ощущаю-догадываюсь, что оказался вне времени, хотя оно-то идёт своим чередом. я оказался меж людских траекторий ходьбы, взглядов, желаний… ожидающий – вот моё оправдание. внешнее. рюкзак-трансформер, грохотавший тут танком. приехал, встал «на прикол». я остался тут зрением, плавающей точкой зрения, улавливающей стеннОе сочетание восьмидесятых (входа в метро угловато-стеклянного), девяностых (макдачная) и нынешних, десятых. вот вытаскивают тинэйджеры из макдака пьяного товарища – девчонкам крайне это неприятно: серолицый парнишка ищет урну и, поразмыслив, блюёт с высоты. собрат, закапюшонившись в оранжевый прикид, ждёт в сторонке и уволакивает его в метро. а за стеклом витринным не печалится едальня – когда-то тот самый буржуазный рай, что рисовался либералам. они не исчезли, они народили детей – вот они и питаются тут, свидания назначают. ритмично, точно от ветра зависящий, наплывает высокий голос здешнего певца – исполнив весь свой сэт Цоя, он снова обратился к оперной классике. и с компанией переместился в мою сторону из-за треугольной сложной конструкции-колонны. так и неясно, кто же из неформальной тусовки издаёт такие точные ноты. в особенности, приедается этакая излишне классическая трактовка полутонального колебания на «между землёй и небом – войнА-а-А». точно на три «а» разделён распев, первая и последняя «а» выше, средняя – бемоль. Цой, пожалуй, и не задумывался, просто тянул – а тут вон как, всё по нотам прочитано… наконец, я вычленяю сугубо логическим и пространственным анализом источник вокала: просчитав траектории отражения голоса. голос потому тих был, что ко мне спиной его источник. а расположен он теперь недалеко. и был потому незаметен, что стоит понурый, ссутулившись над бутылкой пива, как самый рядовой слушатель. спина такая пухлая, что не примешь за алкаша – пожалуй, женская спина. наверное, о такой спине писал в своём «Дневнике гения» Дали, стёбно обожествляя спину Гитлера… ноги «поющей спины» - ноги упитанного человека, а у них они часто выворотны, как у балетных, но в силу морфологических причин, а не форса. этакими ластами циркового морского котика они стоят, и лишь по движениям затылка, едва видного над ссутуленной спиной можно догадаться, что оно поёт. моторика шейная – мандашаванов из «Пятого элемента», и даже сходство пропорций. не знаю как, но моя плавающая точка зрения переместилась ближе к входу в метро, правее, и я увидел профиль поющего. секрет такого диапазона голоса сразу же раскрылся: это гермафродит. человек шесть, его слушающих, непрерывно выставляют бутылки пива ему, или ей… оно грустно, обречённо и благодарно отпивает меж пением. одет человек очень скромно, серенькая куртка типа «бомбер», бесцветные костюмные штаны, бесполые стоптанные кроссовки. но это всё далеко от тех партий, в которых живёт его разум – поёт он их как-то исподлобья, взирая с высот итальянских оперных горизонтов в эту серость проходной лестницы… человек, ещё и в очках, весь свой талант выкладывает за бутылку «Старопрамена», но это и есть естество его бытия – он возвышается голосом над тиканием его и этих слушателей времени. он контачит там, в резонансе, с иными голосами, эти партии исполнявшими, диалог ведёт свой, никому не слышный. грустное и в то же время величавое зрелище. для постоянных его слушателей оно привычно – в глазах у них шевелится весёлое удивление. причём, удивление благодарное, хотя и на грани фола, смешка: гермафродит внешне столь убог, что голос его невыгодно контрастирует с обликом. и видно, как он, по-детски раскрывая рот, умело использует череп-резонатор, вот откуда такие исподвольные движения шеи, этот странный наклон головы – он словно бы скромничает, поёт тиховато, учитывая место. но именно из этой сдавленной позы он и вырывается следом за голосом ввысь, невидимую под сводами… расправься он со своей скромностью, это бы, «солемИо», звучало на всю площадь Сан Марко в Венеции: она небольшая, вполне сопоставимая с площадью Льва Толстого, если взять ещё в сторону Днепра ломоть Крещатика… меня берёт снова усталость стоящего путника – на ходу не брала, а теперь вот привалилась. отхожу с места активного протекания граждан в метро к стене-стеклу, наблюдаю заоконный уют примостившихся в макдачной… и тут вижу расплывчато, ближе к проезжей части очень походего на Захара человека. впрочем, я его так давно не видел, что… нет, всё же не он. хотя я сделал вполне определённые шаги в его сторону, потащил за собой рюкзак… нет, ещё надо постоять. успокаивает лишь одно – это место встречи, и сколько б тут не стоять, а дождусь. подкатывает белый джип, покатых форм. понятно, почему таких покатых – возит он богатых, и ведёт его мадам. наконец-то, киевский гламур! как картопля, в автозагаре, не шипко красивая, но разрисованная собою невысокая дИвчина институтского возраста вышагивает из-за руля. она в розовых сапожках замшевых, и при этом… под многоцветным, но жёлто-зелёным в целом, сарафаном. с ней невзрачный бойфренд во всём помятом, но модном, хипстерском, и зачем-то при куртуазном шарфике – вполне домашнего вида. очевидно, им стало скучно в домашнем кинотеатре и они поехали кутануть… в макдачную. то, что подъехали против всех правил дорожного движения и встали, перегородив пешеходную часть – это плевать. главное – встреча элиты с меню Макдональдса (кстати, он тут второй – расстояние примерно как у нас от первого, на Газетном, до второго, на Пушкинской – вот уж воистину стёбное опровержение давнишнего заголовка Маркеса, именно километр, и уже не с рекламой, а с продающейся кока-колой)… пара недолго пробыла в макдаке, вышла со стаканчиками, и загрузилась в салон в невесёлом расположении: впереди привычный домашний кинотеатр и разве что вспышки неожиданных эмоций потом в сексуальном разнообразии, если не заснут от скуки. никто за это время не придрался к нагло «запаркованной» джипЕни. элита неспешно отчаливает от черни – дочка полицая какого-нибудь здешнего. вот ради кого строили макдаки, хоронили СССР, «возрождали» Украину и Россию по отдельности… гермафродит снова в своём «сидиченджере» дошёл до репертуара «Кино». Захар всё же появляется со стороны Днепра, я его не сразу засёк, а он уже принялся меня выискивать в звонках мобильного. здороваемся, сразу даёт номер Киричука, чтоб впредь мне не попадать в глупые положения. зачем-то спрашиваю до кучи номер Шапинова, с этого и завязывается разговор: - Этого человека… я давно не слышал… Не знаю, какой у него сейчас номер… Захар сдержан в эмоциях, но я догадываюсь об их феминной подоплёке, пока набирается с киевской моей симки номер переселённого из Захарова мобильника в мой товарища. год стоял две тысячи шестой, коварный март, моего спасителя супруга Аня Петрович - в вагоне метро. кампания, движущаяся с одной окраины на другую, уже хмельна, и я пьяным глазом её большие серые очи обласкиваю, но ночевать она будет в хозяйских объятиях другого… причём, понятно что в однокомнатной квартире, рядом с половым (в пространственном смысле – на паркете и говорили и спали потом) марксистким дискурсом в исполнении дуэта Манчук-Чёрный и нашим чадом выпитого креплёного Пино-Гри – было им не до любви… вот, и Киричук подошёл после многих гудков. весёлый! объясняет всё подчёркнуто официально – то ли стёбно, то ли пафосно, поди разбери этот юмор киевлянский: - Дима, да, очень рад слышать тебя! Да, Андрей тут, он мобильный дома забыл. - Я так и понял. Спасибо, Захар выручил. Куда путь держать? - Давай, будем рады принять, мы тебя тут и впишем. Иди до Владимирской улицы, Захар подскажет, но тебе надо успеть за час, в десять у нас консьержка перестаёт впускать всех, кто без ключей. Там два уличных ресторана – наша дверь между ними. что же это за офис такой загадочный? впрочем, нам с Захаром есть, о чём поговорить. отгоняю вихрь мыслей о том годе, когда я залюбовывался его женою (впрочем, не зная, что вообще жена), будучи влюблён и ещё любим блОндой, которая в виде книжки трусИт по киевским тротуарам вслед за мной: - А мы успеем за полчаса? - За десять минут дойдём. выходим точно на маршрут мой, которым обходил квартал сей «толстовский» мимо серого дома, где по преданиям живёт Захар. готов был принять в уют жилища партработников, но эта проблема – слава коммуне, - решена. злоупотреблять гостеприимством товарищей не в духе столиц… наших обеих. разговор наш сразу заходит о левых здешних сайтах, и я только тут ощущаю, как за день вербально проголодался, соскучился по словам не только из своего языка, но и «дискурса». и бодрая речь, и движение вдоль газонистого склона среди уже вечерних огней, а точнее – фонарей, - незаметным делает путь по Владимирской. несколько поворотов - и мы у нужного перекрёстка. длинный мало освещённый изнутри дом действительно имеет уличные помещения кафе – у нас их зовут стеклопакетами, хотя это клеёнка, прозрачная и бордовая, гладкая и шершавая… меж стеклопакетов – углубление подъезда, как бы линия прежней цивилизации. вполне фешенебельно тут, черноплИточно (как было модно в 1980-х) – и кто-то как раз выходит из подъезда, не надо тревожить.. да, именно бабушку-консьержку, которая попускает нас без вопросов. Захар весьма респектабелен, и только мой рюкзак наводит на сомнения… почтительная пустота и чистота песочно пахнущего холла у лифтов – наверное, для Киева (памятуя виданные мной на окраинах), тоже роскошь эти «Отисы», с большими круглыми кнопками-«светофорами»… восьмой этаж, снова пустой коридор, похожий, скорее, на гостиничный – шагаем налево, и без стука и звонка входим через лёгкую преграду деревянной двери. с ходу попадаю в богатырские объятия Манчука, так что моё «я тя убью!» тонет в его радушии – они отмечают день рождения сотрудника… не выпуская из-под могучей руки, ведёт меня Манчук – поделиться богатством вида из окна крайнего, углового кабинета. так торжественно и радостно, словно там, в подсвеченной Киевом ночи – уже свершившаяся революция. - Г-гляди, какое место мы выбрали, вот театр оперы, т-тут и убили Столыпина! вот истинное, революционное гостеприимство! такие слова и взгляды адресуются лишь посвящённым, так же почтительно (наоборот, невесело – но в том-то и комильфо) говорили, наверное, у могилы Маркса Ленин с Плехановым… мол, вот же как просто – взяли и прихлопнули. и – так и надо, и преемственность есть! у нас-то в Москве собираются убиенному памятник ставить – а тут тихие именины революционных (единым пульсом, одновременными радостными взбрыками кардиограмм) сердец… в комнате-приёмной, куда вошли сперва – так и открываются одна за другой бутылки «Львивского», словно отмечают годовщину расстрела Столыпина, а не день рождения заиковАтого парубка Ильи… вот так – блуждал-блуждал, но успел со своего корабля на бал. взгляд именинника радует светловолосая стройная дивчина, сегодня пришедшая наниматься на работу – сообщает, всё блещущий весёлым оком Манчук, что Киричука двигают на выборах. много работы. много боротьбы, растут ряды. в офисе работает вай-фай… воистину «красные в городе», в центре. теперь на балкон идём, к курящей части: широтища какая! (эта конспиративная квартира) Андрей теперь прямо указует на стеклянный купол здания, которое я окрестил педагогическим ещё с первого «наскока», с вокзала шагая. дом этот есть у Булгакова, его и захватывали петлюровцы в «Днях Турбинных»…
Продолжение следует |
|