Сегодня у одного из выходов из станции метро «Кузьминки» наблюдал картину, как мама отчитывала своего ребенка. И все бы ничего, но длилось это минут пять, не меньше. Мама была возбуждена и одновременно с этим монотонна, многократно повторяла свою мысль. Девочка же казалась подавленной, стояла как-то неестественно отшатнувшись, словно бы надломленная где-то в районе поясницы кукла. Она нервно перебирала пальчиками, глаза ее бегали, ничего скорее всего не видя. Она ни разу не смогла поднять свой взгляд на маму. Это было просто невозможно.

Речь шла о том (а я стал прислушиваться), что в метро легко потеряться. По всему выходило, что девочка читала книжку и не заметила, что они прибыли на нужную станцию.

- А что если бы двери закрылись, и ты бы осталась в вагоне?

В какой-то момент я не выдержал и подошел к великовозрастной матери, которая, сложив руки перед собой, все продолжала и продолжала, и речь ее вроде как не предполагала какого-то логического завершения.

- Какая она хорошенькая, - постарался я подбодрить ребенка и, уже обратившись к матери, добавил, - Мне кажется, она все поняла.

Мать, погруженная в воспитательный процесс, меня не услышала.

- Ты будешь читать книжки дома, - причитала она, - и никогда не выйдешь на улицу! Ты понимаешь, что метро не остановят ради тебя?

Я подумал, а где же чувство опоры и защиты, которое вроде как должны дарить родители?

Получалось, что выглядящая послушной и терпеливой девочка один на один с миром, и если вдруг двери вагона метро действительно закроются, а мама останется снаружи, никто ей не поможет. Не то что не сможет, но даже и не попробует. Потому что сама виновата.

Мне всегда казалось странным, что детей может завести кто угодно. Чтобы сесть за руль автомобиля или встать за станок нужно долго и чаще всего довольно муторно учиться, сдавать тесты и получать соответствующие дипломы, лицензии, права. А тут – на тебе, пожалуйста, делай что хочешь. Раз твой ребенок, ты его кормишь и поишь, да еще и одеваешь, значит он твой заложник. Хорошо, если заложник любви. А если нет?

Я дернулся было уйти, но вновь сделал шаг к этой парочке.

- Извините, что вмешиваюсь… - произнес я. Говорить о делах воспитания других, я знал, нельзя. Родитель лучше знает. – Но мне кажется, что уже достаточно.

Все это происходило на глазах у десятков, если не сотен прохожих. Ребенка фактически унижали при всех, потому что право имели.

Наконец они пошли прочь. Нет, мама не взяла ребенка за руку, не успокоила ее, а вместо этого продолжала что-то бубнить о том, как важно слушаться и не теряться.

Мне до боли в сердце хотелось обнять эту девочку, но я знал, что так нельзя. И мне кажется, я даже знаю, что вы напишите – вот «родишь» своих, делай с ними что захочешь.