Президентские выборы были ознаменованы беспрецедентным даже для путинской России применением административного ресурса. Смешно вспомнить, как в 1996 году тогдашний Министр путей сообщения был с треском уволен Ельциным за одну лишь попытку организовать широкомасштабный сбор подписей в его поддержку с использованием служебного положения.

Прошло восемь лет, и в некоторых регионах России больницы по приказу «сверху» просто не принимали пациентов без открепительных талонов. Сплошь и рядом руководители даже частных фирм (беззащитных перед давлением силовых структур) требовали у своих работников брать открепительные талоны и голосовать на определенных избирательных участках, честно предупреждая, что все неявившиеся будут выявлены и наказаны. Студенты престижных вузов боялись, что неучастие в выборах будет выявлено и повредит их будущей карьере. Патриарх Алексий Второй весь день призывал избирателей «исполнить гражданский долг», хотя участие в выборах – в отличие, например, от службы в армии - является правом, а не обязанностью.

Даже в Москве по улицам ездили машины с мегафонами, работники коммунальных служб и собесов обзванивали (а то и обходили) пенсионеров, а дееспособным пациентам психдиспансеров раздавали бюллетени с заранее проставленными против нужной фамилии галочками – чтобы, бога ради, они ничего не перепутали. На избирательных участках устраивали распродажи дешевых товаров, бесплатно показывали голливудские блокбастеры и открывали на один день тренажерные залы.

Отличие этой административной вакханалии от, например, парламентской кампании 2003 года заключалось не только в интенсивности, но прежде всего в ее направленности: победа Путина (который даже не потрудился сообщить избирателям свою программу) была обеспечена информационной блокадой остальных кандидатов, так что главная задача заключалась в обеспечении явки избирателей на выборы с заранее предопределенным и общеизвестным результатом.

Сочетание административного давления с эффективной пропагандой обеспечило Путину убедительную победу. Новым словом в политтехнологии стала предвыборная отставка правительства, которая привлекла внимание общества к политической сфере, отвлекла его от целого ряда катастрофических в иной ситуации провалов (в частности, терракта в московском метро, неисправных межконтинентальных ракет и «дела Яндарбиева») и лишний раз подчеркнула, что в стране есть только один хозяин – действующий президент.

Однако победа президента вызвана не только политтехнологиями и административным давлением, не только потоком нефтедолларов, обеспечивающим Путину стабильность так же, как за 30 лет до него Брежневу, но и полной ничтожностью его соперников. Слишком очевидно, что ни один из них (включая не участвовавших в выборах политиков «первого ряда» - Зюганова, Жириновского, Явлинского и Чубайса) просто не в состоянии управлять государством.

При всей предсказуемости итогов президентских выборов они знаменовали собой крайне значимое изменение: с авансцены политической жизни уходят силы, унаследованные от СССР. В этом отношении избирательный сезон 2003/2004 годов стал актом окончательного, хотя и запоздалого, прощания с советским наследством.

Правые силы – наследники «демшизы» рубежа 80-х и 90-х годов – окончательно маргинализовались. И дело даже не в крахе на выборах в Госдуму и мизерном результате Хакамады (который на общем фоне выглядит скорее победой), сколько в органической чуждости правых большинству российского общества. Их приверженность либеральным ценностям воспринимается сегодня как эгоистическое и разрушительное стремление вернуться в олигархический кошмар агонии ельцинского режима и в силу этого безоговорочно отвергается.

КПРФ – наследница КПСС – смогла улучшить свой результат по сравнению с провальными парламентскими выборами лишь за счет удара по Глазьеву, нанесенному официальной пропагандой. Если в стране, 16% населения которой имеет доходы ниже прожиточного минимума, а 60% живет в бедности, кандидат от «партии социальной справедливости» набирает 14%, то при всех своих достоинствах это не партия, а политический инвалид. Роль предельно бюрократизированной КПРФ в новой России будет сводиться к столь же простому, сколь и бесплодному блокированию социального протеста и торможению всякого обновления на левом фланге политического спектра.

Таким образом, практически все негосударственные политические силы потерпели поражение. Реальную победу на выборах президента одержала бюрократия, и Путин является не столько ее вождем, сколько ее заложником. Смысл созданного им режима «управляемой демократии» заключается в предоставлении чиновничеству (причем в первую очередь его силовой компоненте) полной свободы действий в обмен на призрак политической поддержки президента с его стороны. Демократия как институт принуждения государства к ответственности перед обществом практически искоренена.

Проблема в том, что сама по себе бюрократия органически не в состоянии обеспечить развитие, не говоря уже о названных Путиным в качестве главных целей модернизации страны и искоренении бедности.

В то же время авторитарная модернизация, известная по опыту не только Советского Союза, Китая, Индии и стран Юго-Восточной Азии, но и Японии, невозможна, так как требует ответственности элиты перед обществом. Такая ответственность органически недоступна нынешней элите России, сформировавшейся в процессе осознанного разрушения и разграбления собственной страны.

Из-за пассивности бюрократии и ее неспособности сформировать образ желаемого будущего экономическая повестка дня государства по-прежнему практически полностью определяется крупным бизнесом. Ельцинские олигархи, связанные с исполнением бюджета и проведением приватизации, как можно понять, заменяются компаниями, находящимися под контролем высокопоставленных сотрудников силовых структур – «силовой олигархией». Силовое административное давление на бизнес (как крупный, так и средний, и малый), чреватое системной коррупцией, нарастает, и уже в ближайшие годы станет значимым макроэкономическим фактором.

Несовпадение интересов крупного бизнеса с интересами общества не позволяет продиктованной им экономической политике модернизировать Россию. Олигархи (как обычные, так и «силовые») защищают свою собственность политическими инструментами, и для них «защита прав собственности» как таковая невыгодна: это защита чужой собственности от их экспансии. Антимонопольная политика не нужно им, так как они злоупотребляют монопольным положением наиболее явно. Развитие же депрессивных территорий и борьба с бедностью просто находятся вне сферы интересов крупного бизнеса.

В результате реформа сводится к созданию новых видов бизнеса в новых сферах, что грозит дезорганизацией унаследованных от СССР систем жизнеобеспечения (например, электроэнергетики и жилищно-коммунального хозяйства), разрушением образования и здравоохранения.

Наиболее пагубным представляется то, что государство в силу корыстной лени, безответственности и неграмотности царящих в нем «либеральных фундаменталистов» делегирует функции разработки и реализации реформ заинтересованным и при этом государственным участникам соответствующих рынков. Наиболее ярким примером служит пенсионная реформа, которая не обеспечивает интересов ни будущих пенсионеров (им не обещают даже сохранности пенсионных взносов), ни модернизации экономики (пенсионные взносы инвестируются преимущественно в госбумаги). Она проводится в интересах профессиональных участников фондового рынка, работающих с пенсионными деньгами и практически не несущих ответственность за последствия своих действий. При этом государственный Пенсионный фонд, организовав по сути дела «информационную блокаду» населения, сконцентрировал у себя взносы 98% будущих пенсионеров, а его руководитель М.Зурабов в награду за эту политику получил повышение и стал Министром здравоохранения и социального развития.

Существенно, что концентрация всей полноты власти в одних руках (уже после парламентских выборов и создания в Госдуме конституционного большинства про Путина вполне можно сказать, что «государство – это он») не просто неоправданно повышает цену ошибок, но и делает их неизбежными, еще более снижая эффективность государственного управления.

Изложенное практически исключает возможность успешной модернизации страны в рамках созданной Путиным экономической и политической модели. Соответственно, не стоит всерьез рассчитывать и на решение стоящих перед страной масштабных проблем. Это относится как к постоянным, вроде незащищенности собственности, произвола монополий и наличия большого числа депрессивных регионов, так и к ожидаемым в будущем из-за нарастающего износа инфраструктуры (прежде всего в жилищно-коммунальном хозяйстве, электроэнергетике, железнодорожном транспорте, аэропортовом хозяйстве и т.д.), снижения мировых цен на нефть, падения с 2007 года добычи газа и экспорта оружия (из-за его морального устаревания).

А это означает, что президент бюрократии по самой ее природе будет президентом катастроф. Его сокрушительная победа не случайно была омрачена пожаром Манежа, воспринятым даже не суеверной частью российского общества в качестве зловещего знамения. И президент Путин, одевшийся в черное в ночь своего триумфа (хочется верить, что в знак скорби по погибшим пожарникам) крайне некстати помянул чуть ли не на фоне поднявшегося выше кремлевских стен зарева о «зарнице благосостояния».

Сложившаяся модель развития России объединяет худшие черты советской и олигархической моделей и потому нежизнеспособна. Накопленный запас прочности позволяет ей просуществовать лишь 2-3 года после удешевления нефти до 22 долл/барр (этот уровень заложен в бюджет-2004), после чего системный экономический, политический и инфраструктурный кризис представляется неизбежным.

К сожалению, он неизбежен и при сохранении высоких цен на нефть (хотя и позже – в течение 5-7 лет), так как перманентный передел собственности, тотальный произвол монополий, бедность основной массы населения и разложение госаппарата (системная коррупция – лишь один аспект этого разложения) тормозят экономику, блокируют технологический прогресс и снижают конкурентоспособность России.

Неизбежный кризис завершится либо политической модернизацией нашей страны и формированием в ней ответственной перед обществом и потому эффективной системы управления, либо распадом по образцу СССР. Какой из этих сценариев будет реализован, зависит от того, успеют ли вырасти не просто здоровые и ответственные, но и организационно оформленные и политически эффективные общественные силы.

Времени для этого достаточно.

Налицо и содержательные предпосылки, так как в самых разных слоях российского общества стихийно идет напряженная выработка новой объединяющей и мотивирующей идеологии, основанной на гармоничном соединении неотъемлемых насущных прав личности и необходимости патриотизма как единственно возможного инструмента обеспечения этих прав в условиях все более жесткой внешней конкуренции. Сегодня этот синтез либерализма и патриотизма, традиционных правых и левых ценностей близится к завершению. Идеология практически рождена обществом: она сложилась на уровне ощущений и понимания и нуждается теперь лишь в артикуляции, являющейся неотъемлемой функцией общественной элиты.

Беда в том, что нынешняя элита в силу своего ужасающего разложения на такую артикуляцию (как, собственно, и почти на все остальное) органически не способна. Поэтому внешние проявления уже сложившейся в обществе идеологии несовершенны и с политической точки зрения малоэффективны. Это относится и к старым (хотя, надо отдать им должное, блистательным по точности соответствия тогдашним ожиданиям общества) президентским афоризмам «мочить в сортире» и «кто нас обидит, три дня не проживет», и к поползновениям Немцова и Хакамады к идеалам социальной справедливости, и к современной борьбе молодых коммунистов за свободу слова.

«Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать», как писал Маяковский про аналогичную ситуацию в 1915 году, - но это тот самый классический случай, когда настоятельная потребность рождает функцию. И, если старая элита волею исторических судеб оказывается не способна выразить идеологию общества, общество рождает новую элиту, способную справиться с этой задачей.

Успеет ли оно сделать это вовремя, до начала системного кризиса, покажет будущее.

Однако мы не должны забывать, что речь идет не о чьей-то посторонней, но о нашей собственной судьбе и судьбе наших близких. Они снова, как это бывает в эпохи революций и приближения к революциям, в наших руках – и каждому из нас снова предстоит напрягать все силы, чтобы развитие общества пошло по правильному пути.

Мы имеем возможность превратить грядущий кризис в катарсис и начало модернизации России, превращения ее в страну эффективности и справедливости. Альтернатива проста: территориальный распад нашей страны и окончательное уничтожение ее в том виде, в котором мы ее знаем, любим и считаем своей Родиной.